Он переводит взгляд на Помпеяна. Тот весь поглощен речью Гермогена, интерес читается в его глазах, а при особо удачных оборотах речи юноши, он одобрительно кивает. Лицо Помпеяна, которое Марк помнил издавна, тоже постарело за это время. Оно покрылось тонкой сетью морщин, крючковатый нос еще более загнулся вниз. Помпеян стал носить короткую прямую челку на лбу, как бы подражая прическе императора Гая Юлия Цезаря. Но Помпеян не Цезарь, он не стремится к власти.
Братья Квитилии тоже слушали Гермогена с интересом, а вот на лице тучного Пертинакса застыло равнодушное выражение. Пертинакс был таким же, как Коммод, его не увлекали философские упражнения. Он был истинным воином, прямолинейным и грубоватым, и потому Клавдий Север, переваливший шестидесятилетний рубеж мужчина с большим лысым черепом, стоявший возле Пертинакса, казался на фоне него крупным мыслителем, вроде Сократа или Платона.
Этот Север был старым другом Марка и имел прозвище Арабиан. В молодости Арабиан наставлял Марка философии; являясь приверженцем перипатетиков, он приобщал юного цезаря к глубинам Аристотелева учения. Несмотря на разницу в возрасте Марк дружил со своим учителем много лет, у них были одни взгляды, одни устремления, можно сказать, они были родственными душами.
«От брата моего Севера, с теплотой писал о нем Марк в своих записках, я узнал о любви к близким, любви к истине и справедливости. Благодаря ему я получил представление о государстве, которым правят в духе равенства и равного права для всех, о власти, ставящей превыше всего свободу граждан. Ему я обязан почтением к философии, благотворительностью и щедростью, надеждами на лучшее и верою в дружеские чувства. Он никогда не скрывал осуждения чьих-либо проступков, а его друзьям не приходилось догадываться о его желаниях они всем были ясны».
«Ты не знаешь, как я ценю тебя, мой друг!» говорил ему Марк, на что Арабиан только пожимал плечами.
«Ценность каждого человека не измеряется дружескими проявлениями, отвечал он, их выказывают и животные. Посмотри на мула, который трется головой о бок хозяина, или на пса, лижущего его ноги. Однако у животных нет души, а у нас она есть. Наши души находят себе подобных, и мы поддерживаем друг друга на изломах жизни, тем самым становясь сильнее».
Марк соглашался с ним. Именно ясность в мыслях и поступках, схожесть взглядов на мир делала их похожими, нужными друг другу. Чтобы закрепить духовное родство Марк выдал за сына Арабиана тоже зовущегося Клавдием Севером, свою дочь Галерию, после чего символическая связь превратилась в кровную. С Клавдием Севером, как и с его отцом Арабианом, Марка связывала дружба. Он дружил с обоими с отцом и сыном.
Все они, умные и глупые, философы и воины, родственники и внутренне чуждые ему люди, кем бы они ни были, составляли опору государства, гарантировали прочное будущее династии Антонинов, а потому не случайно стояли вокруг него, находились здесь, несомненно, по воле богов.
Когда Гермоген окончил Марк прослезился, приказал одарить его щедрыми подарками на людей умеющих думать и говорить он никогда не жалел денег. Он подошел, приобнял юного софиста, потрепал по шелковым кудрям.
«Я бы хотел говорить также, когда был в твоем возрасте, заметил, он, но едва ли могу сравниться с тобой даже сейчас».
«Ты тоже кое-что умеешь, цезарь», проявил юноша чувство юмора, вызвав одобрительный смех.
Слуги молодого цезаря Клеандр и Саотер появились в его жизни незадолго до смерти Фаустины. Мать их не жаловала, но допустила слабость, потворствуя сыну, который надеялся приобрести надежных друзей среди сверстников. Правда, Клеандр оказался ненамного старше. Он был рабом, которого завезли в Рим из Фригии и продали на торгах. Неизвестно какой путь привел его на Палатин, но угодливость раба понравились наследнику Коммоду и вскоре Клеандр занял важное место вблизи него, именовавшееся нутритор7. Официально он стал зваться не иначе как Марк Аврелий Клеандр.
С Саотером, которого назначили комнатным слугой, было не все так просто. Как-то раз, когда Коммод гулял по Риму, он по своей привычке забрел в гимнасий. Там могучие атлеты поднимали тяжести, метали копья, бегали и прыгали. С Коммодом шли несколько слуг, вооруженных дубинками на всякий случай. Они выполняли роль охранников и были крепкими, надежными, но уж очень неповоротливыми и когда Коммод вдруг закричал: «Я хочу бегать. Кто побежит со мной?», они в недоумении остановились.