Итак, письмо Аттика.
Северы, когда говорили о бурных спорах философов, упомянули о желании афинян иметь в своем городе четыре кафедры философии, которые оплачивались бы из императорской казны, а философы-наставники состояли бы на службе государства. Тогда все споры бы утихли и каждый занялся своим делом, то есть обучением любви к мудрости, как ее понимали корифеи всемирной философии.
Что же, видимо, следует пойти им навстречу. К тому же это хороший повод примирить Герода с горожанами, а то их застарелая вражда плохо сказывается на образе империи, созданном Марком Аврелием государстве, где все устроено согласно Природе целого. Такие гордецы и себялюбцы как Аттик, опровергали этот образ одним своим существованием, не говоря уже о поведении. Он, Марк, и сам был бы не прочь показать благожелательность своей души, четко обозначить, что все недоразумения между ним и учителем риторики оставлены в прошлом.
Прямо тут, на борту корабля, он написал Аттику ответное письмо, полное сожалений об их прервавшихся отношениях, о смерти своей жены, о своих недомоганиях.
«Но я молюсь за тебя, подчеркнул он, чтобы у тебя было хорошее здоровье, и чтобы ты не считал себя обиженным за то, что, обнаружив скверные поступки твоих вольноотпущенников, я обошелся с ним благожелательно и наказал достаточно мягко тридцать ударов плетьми, конечно, не сравнятся с распятием на кресте. Не сердись на меня за это! Однако если же я все же тебя обидел, требуй от меня законного возмещения в городском храме Афины во время мистерий. Ибо в самый разгар войны дал я обет принять посвящение и надеюсь исполнить это с твоей помощью».
Здесь Марк упомянул Элевсинские мистерии. Признаться, Элевсин с давних пор не давал ему покоя, с тех самых, когда он услышал о посвящении в таинства покойного брата Луция Вера. Что и говорить, Луций обошел его здесь, опередил, хотя приобщаться по мнению Марка, они должны были одновременно. Может потому, что этого не произошло и так затянулась война с германцами.
Сентябрьская погода в Афинах была благодатной, уже прошла та жара, которая донимала Марка и его свиту в Александрии. Напротив: ветер, солнце, тени от заданий, казалось, нежно ласкали его своими воздушными, солнечными или прохладными пальцами, забирались в седые кудри на голове, шевелили бороду, заставляя губы, обычно растянутые в ироничной усмешке, на сей раз просто улыбаться безо всякого умысла.
Греция для Марка являлась колыбелью человечества, естественно разумного, ибо для северных варваров или парфян, заселивших восток, эта земля не представляла интеллектуальной ценности. Для них это была лишь страна, которую можно было хорошенько пограбить и увести население в рабство.
Разве Балломара Марк припомнил вождя маркоманнов интересовал Сократ или Аристотель? Разве царь Парфии Вологез восхищался Александрийской библиотекой? Конечно, нет! Встреть Балломар Сократа или Аристотеля вживую, он приказал бы их обратить в рабство. А если бы они к тому времени оказались в преклонном возрасте запросто приказал бы убить, чтобы не кормить этих стариков.
Вологез, в свою очередь, захватив Александрию, приказал бы сжечь библиотеку дотла, потому что мудрость, хранившаяся там, никак не помогала завоевывать новые земли. Она могла помочь понять самого себя, постичь людей и сделать жизнь вокруг лучше. Но разве это нужно завоевателю и царю царей Вологезу? Ему не нужно, а Марк Аврелий Антонин не отказался от лишней крупицы знаний и с удовольствием проводил время в тишине Александрийской библиотеки, читая древние манускрипты.
Их встречали многие жители Афин, которые высыпали на улицы, кричали приветствия, энергично размахивали руками, показывая жестами как они любят императора. Из Пирейского порта Афин Марк со свитой отправились во дворец наместника, где им предстояло поселиться на некоторое время. Богатые, знатные жители, как и в других городах, сопровождали их на этом пути. Двигаясь в носилках, Марк заметил, что к нему приблизился худощавый человек, в красиво расшитой золотыми нитями тунике. Его старое лицо с выпирающими скулами было обращено вперед, на дорогу, он не смотрел на паланкин государя. Как будто старец хотел, чтобы император его самолично заметил и окликнул. Это был, конечно, Герод Аттик. Старый гордец, и здесь показывал свой нрав.
Марк остановил паланкин, отчего вся колонна носилок и повозок, следующая за ним, тоже остановилась.