Вот поэтому Антиохия оставила такой мрачный след в его памяти. А в Египте Марк, наконец, по-настоящему дал себе передыщку, как было когда-то в Алсиуме или Пренесте. Тогда он отдыхал всего несколько дней, казавшихся ему подарком богов, а теперь само время дало уставшему от бесконечной войны телу благодатный роздых. И это был не один день, не два много месяцев он путешествует по востоку, упивается яркими, поражающими ум и душу неизгладимыми впечатлениями. Он словно пьет доброе фалернское вино из внушительного кубка, который никогда не опустошается. И тело послушно откликается на эту заботу: его перестали донимать желудочные боли, ушла в прошлое бессонница и кровохарканье по утрам и даже териак, без которого он не мог обходиться все последние годы, оказался на время позабытым.
Взяв с собой Коммода, он с любопытством ходил по улицам города, посещал Мусейон, слушал диспуты ученых мужей в Библиотеке. Сам он хранил вежливое молчание, не желая своим положением первого лица империи влиять на исход научных споров.
Возле библиотеки всегда находилось много важной публики все ученые люди. Одни несли свитки с книгами, другие держали восковые таблички, а кто-то шел с пустыми руками, зато имея рядом собеседника. Эти чинные, неспешные прогулки вокруг императора и его свиты должны были показать, что здесь собирается наиболее образованный и самый почтенный круг людей. Тут обычно находятся те, кто далек от шумящего, торгующего, обманывающего, неунывающего города, а в воздухе разлита тишина, пропитанная умными мыслями, духом ученых и философов, давно оставивших землю.
Марк смотрел на одних с уважением, на других с затаенной усмешкой, потому что настоящих философов, людей, любящих мудрость, всегда можно отличить от пустомель, от напыщенных павлинов, у которых блестящие перья вовсе не являются подтверждением ума. Настоящих философов можно узнать по глазам. А у павлинов какие глаза? Мелкие бусинки!
«Смотри, сын, говорил он Коммоду, слушай этих людей! Это твоя империя, твои жители, которыми ты будешь управлять. Страна наша огромна и в ней проживают всякие народы. Ты был со мной на севере и видел диких варваров. Мы проехали с тобой Грецию, где зародились основы философии. Сейчас мы в Египте давшим миру пример устройства страны, когда во главе ее стоит один человек, называвшийся некогда фараоном. Сегодня он зовется принцепсом, императором или цезарем».
Коммод слушал молча, не задавая вопросов, но по его насупленному виду, было ясно, что это время он провел бы лучше с Клеандром или Саотером, умевшими развлекать молодого цезаря.
«Тебе все понятно?» с надеждой спросил Марк, когда они выходили из Библиотеки, солидного внушительного здания, посвященного богу Серапису16.
«Да, отец», вежливо ответил Коммод, занятый разглядыванием проходивших мимо молоденьких рабынь, сопровождавших знатную александрийскую матрону.
«Коммод, слишком часто отвлекается на мелочи, на пустяковые вещи, что вредит восприятию мира», подумал Марк, заметив с каким любопытством сын поглядывает на девушек. Он, статный, симпатичный юноша со светлыми локонами на голове, очень походил на молодого бога.
Эти локоны Марку вспомнилось, что еще с детства у Коммода были слегка оттопыренные уши. Лопоухость тогда не доставляла проблем сыну, однако подрастая, он начал обращать внимание на свою внешность, и эта особенность строения его физиономии начала ужасно злить Коммода и он приказал слугам каждый день обвязывать свою голову кожаной тесемкой, плотно прижимавшей их к голове. Так ему казалось, что оттопыренные уши сделаются маленькими и незаметными. А затем появились его прекрасные волосы, сгладившие все недостатки лица.
«Это все молодость. Он слишком молод по сравнению со мной в его возрасте. Груз государственных забот я ощутил в шесть лет, попав по воле Адриана в коллегию салиев. А может быть так и нужно, чтобы все доставалось, приходило в определенном Природой возрасте, чтобы в детстве было детство, в юности добывались знания, а в зрелости опыт? В своих рассуждениях я пропустил молодость, укорил Марк самого себя. Да, молодость Молодость дается для постижения любви, и это то, что я некогда упустил, увлекшись книгами, а не девушками. А ведь нормальный путь любого человека не должен избегать ничего из того, что я перечислил. Я же многого был лишен иногда по собственной воле, а чаще по воле моих приемных деда и отца17».