Моя тень
моя тень как привязанная
как будто военнообязанная
шаг в шаг чеканит
прислонившись с краю
я ее ни о чем не расспрашиваю,
терплю ее не накрашенную
длинноногую, худоплечию
с утра терплю и до вечера
и чайку налью и часок вздремну,
просыпаюсь,
а она ногами меряет тишину
день проходит и год проходит,
а она без праздников и субботы
ходит за мной след в след,
особенно когда свет,
свет
День устал
День устал. Сквозняк до дрожи
Тюль щекочет беспардонно,
Докурю сейчас и брошу.
Спит младенец. Спит Мадонна.
На часах без трех двенадцать
Три минуты доскучаем
И бессоннице сдаваться
вместе с недопитым чаем
будем.
обязательные люди
самобытные ленивцы
удивленно замечаем
в перепутанных ресницах
Свет,
забытый в коридоре
Мама. Рыба
майка на лямочках время в песке,
крепко завязли ноги.
море то близко, то вдалеке
по побережью бродит
дети галопом туда-сюда
солнце их нежно гладит
и веселит отпускная волна
весь этот детский садик
бьется привязанный, как к столбу,
синий ничейный шарик
мама его не отдай никому
он нам пока мешает
мне по колено вчерашний груз
тихо врастаю в остров
если не выкручусь, то вкручусь
стану чуть ниже ростом
стану понятливей, чуть добрей
выращу до лопаток
волосы, счастье куплю в декабре
и не одно десяток
время на лямочках, майка в песке
больше не взять попыток
воздух горячий глотаю во сне
тихая мама-рыба.
Там в прошлой жизни
Там в прошлой жизни, в середине
на самом кончике иглы.
Мы были сотни раз судимы,
но чаще были спасены.
От нас открещивались ветки
от нашей ветреной любви
И кофе был нещадно крепким
как руки крепкие твои.
Мы жили в нашем тайном мире
ты улыбался, я лгала,
А дым хозяйствовал в квартире
и отражался в зеркалах.
Там на продавленных подушках
казалось, было неспроста
любое время было лучшим
и запредельной высота.
Теперь мы живы только в письмах
в упрямом росчерке руки
И в том знакомом взгляде лисьем,
что мне о многом говорит.
Всегдажды вечером
Скорбно вечер ласкает рамы,
словно выставленный жених.
Все похожи на нас романы,
с каплей разницы в этот миг.
Все что вечером оживает,
днем шевелится, копошась,
и куда-то спешат трамваи,
и туда же спешит душа.
Лампе тоже смешно и душно
в этой комнате для двоих,
и она прижимает уши
и то дышит, а то горит.
Места мало в пустой квартире:
стол кровать табурет окно
и ночник суетливо тушит
то, что выкипело давно.
Мы на равных: Москва и Питер.
Два квадрата пустых окон.
И горчит на столе бифитер,
и внутри огорчает он.
Тихо спит до утра мобильник,
как уставший за день сурок.
Заметает тоской и пылью
и уходит в седой песок
все что было, что помнить трудно
и забыть тяжелей вдвойне.
Хорошо, что приходит утро
в звонко треснувшей тишине.
Прошлому году вдогонку
год ушел календарь подпоясав,
покачнувшись, кажись, был пьян
он такие чудил выкрутасы
был таким отрывным смутьян
он все выполнил, но до срока
чуть замедлил свое кино
долго осень стучала в окна
в чисто вымытое стекло
мы терпели его проказы
и казалось, был каждый рад
что скучать не пришлось ни разу
когда год отрывался гад
мы ему пожелали всуе
все что на сердце, а потом
удивились, все также дует
в наступившем
уже другом.
Греческие впечатления
Белый шершавый камень на вкус соленый
В море, большое море, как Грек влюбленный
Рос и на зависть вырос, глядите сами
Небо, большое небо качает руками
В Греции каждый камень на век умножен
Каждый белее другого и тверже и строже
С нежностью волны его обнимают и лижут
Камень не злится, ведь что с них возьмешь?
свои же
Перелетное время
Плохо помню,
как я одна оставалась
в переходах осени, на краю
/там на край сбежалась такая жалость,
до сих пор не ведаю что творю./
почему по крошкам и осторожно
собираю все артефакты дня:
как вела к тебе, упираясь, дорожка,
а потом легко увела меня.
как взлетала в небо стальная птица
и крылом цеплялась за облака
мне ее полет почему-то снится,
только ты не снишься мне никогда.
как смешно вздымалось, ну, точно парус!
платье красное выше худых колен,
и твое лукавое: «я останусь»,
но зажатый крепко в руке билет.
перелетное время, в часах секунды
мелко крошатся их неучтенный бой
выпадает снегом на парк безлюдный
покрывая прошлое под собой.