И вот, теперь они на Арбате, среди десятков непризнанных Брюсовых, непòнятых Цоев, и неудавшихся Куклачевых с маленькими и злыми собачками, вынужденными проводить бòльшую часть своей жизни на задних лапах со шляпой в зубах. Словом, гости столицы принадлежали в этот день к числу почтенной публики, ради которой весь этот сыр бор и был когда-то затеян. Пройдясь по брусчатой мостовой, и вдоволь напитавшись впечатлениями, они вдруг вспомнили о хлебе насущном и, к сияющей радости гида, выразили желание пообедать. К этому моменту на голове Гёйсе красовалась солдатская шапка с кокардой, в одной руке он, к собственному удивлению, держал клетку с сонной подержанной канарейкой, а под мышкой другой 30 минут ожидания, но, в конце концов довольно удачный портрет самого себя с блуждающей улыбкой и подслеповатым взглядом.
Густав, и это было втройне удивительно, остался практически при своих деньгах, оплатив только трюк одного бесстрашного факира, который, совершая годами выверенный фокус с превращением шелковой ленты в ползучего гада, был неприятно удивлен, когда вместо привычного ужика Сёмы в руках у него вдруг оказалась совершенно незнакомая змея. Искренне вскрикнув «Ой!», факир отбросил змею на мостовую, где она тут же изогнулась и зловеще зашипела. Публика бросилась врассыпную, а факир, отойдя от шока, стал в трехэтажных выражениях поминать своих приятелей, которые сыграли с ним такую злую шутку. При этом он обернул руку в полиэтиленовый пакет и, подойдя к змее, ухватил ее прямо за морду. Густав, уже встречавший в своей жизни такое обращение к опасным пресмыкающимся и действительно впечатленный его бесстрашием, сделал шаг вперед и опустил в шапку денежную купюру.
После таких событий действительно стоило подкрепиться. Федор, на поверку оказавшийся тонким знатоком национальной кухни, уверенной рысью поскакал вперед, указывая едва поспевающим туристам дорогу. Они спешно прошли пару кварталов, пересекли оживленную улицу, и вскоре очутились в узком проулке с двойным труднопроизносимым названием. Здесь они под звуки немеркнущей с годами русской народной песни
«Как-то шли на дело я и Рабинович,
Но зашли в шикарный ресторант»,
проникли в довольно уютный зал небольшого, но «очень приличного», по словам Федора, кафе. Благо, таких «рабиновичей» с бритыми затылками и синими наколками на толстых бицепсах здесь оказалось не более половины зала, поэтому Густав и Гёйсе, опасливо оглядываясь, разместились за столиком в самом дальнем углу, а вместе с ними присел и уставший гид. Финн поставил канарейку на соседний стул, а сверху положил свой портрет, с шапкой он на всякий случай решил не расставаться.
Вышколенный официант в косоворотке прибыл незамедлительно и протянул всем троим меню. Это, видимо, был действительно традиционный ресторан, известный лишь узкому кругу лиц, так как даже листы меню были отпечатаны ижицей, которую не каждый-то русский прочтет, не то, что растерявшиеся проповедники! Однако, не желая показаться беспомощными, наши друзья наугад с умным видом тыкали в замысловатые названия, пытаясь угадать по удивленному лицу официанта, что же именно они заказали. Гид Федор справился с задачей куда быстрее и проворнее, и через некоторое время перед ними оказались:
Селедка в масле с кольцами лука, запеченная тыква и стакан молока перед Густавом.
Постная тюря, бутылка мутного самогона 0,7 л и бублик «московский» перед Гёйсе.
Икра белужья особого посола, салат мясной по-полежаевски, пельмени ручной лепки в глиняном горшочке, молодой цыпленок в винном соусе, нежная нерка под маринадом, шашлычки пикантные «Ассорти», душистый отварной картофель, водка «Столичная» 200 г., водка «Русская» 300 г., бокал свежевыжатого яблочного сока, домашний ржаной хлеб, блины и мед перед Федей.
Трапеза началась. Густав подцепил лук, стряхнул с него каплю масла и, морщась, стал жевать. Гёйсе набрал в деревянную ложку тюрю и теперь напряженно ее обнюхивал. Федя трескал за обе щеки, обильно запивая все содержимым обоих графинов. Через десять минут, когда в графинах иссякло, он, раздобревший и с горящими щеками, любезно согласился обменять бутылку Гёйсе на что-нибудь из своих припасов. Густав и Гёйсе, все еще испытывая культурный шок, молча принялись за еду.
Вскоре гид основательно набрался, его лицо осунулось и приняло обычное одутловатое выражение, как будто вместе с водкой он впитал в свой организм еще и лишнюю Х-хромосому. Несомненным было только то, что все его прочие, в основном скрытые, таланты исчезали и меркли перед одним умением стремительно нажраться за чужой счет.