– Да мне неслыханно повезло, что я вообще сумел поговорить с диспетчером! – пробормотал себе под нос старик, сражаясь с чемоданом, который упорно не желал проходить в дверь каюты, которую им отвели. Собственно это был уже опустошенный склад, куда в срочном порядке установили огромное количество многоярусных коек, большая часть из которых уже была “обжита" эмигрантами, некоторые из которых благоразумно предпочли забраться повыше, чтобы не путаться у вновь прибывающих под ногами.
Наконец Лесли протиснул баул через узкую дверь, предназначенную обычно для технического персонала – погрузка и разгрузка транспорта осуществлялась через раздвигающиеся стены склада. К тому моменту Элен уже нашла подходящие койки, но старик немедленно их забраковал.
– Видишь ли, дорогая, если ты устроишься внизу, тебе, возможно, будет легче вставать и ложиться. Но имей в виду, целый день мимо тебя будут туда – сюда сновать люди, цеплять тебя своей одеждой и сумками. Так что ты как хочешь, а я полез наверх – он прислонил чемоданы к стойке и закинул свое пальто на третью снизу койку. Элен вздохнула и, признавая правоту свекра, последовала его примеру, заняв другую кровать на том же уровне. Потом взглянула на часы – до отправления корабля, если в этом бардаке что-нибудь бывает согласно расписанию, оставалось еще восемь часов.
Ханс Нильсен, навигатор транспорта “Санта Лючия", вышел из здания Совета Федерации. В кармане лежал небольшой конверт, в котором находился маршрут и название конечной цели полета. Он их, кстати, не знал – категорический приказ, который он получил непосредственно от секретаря Совета, гласил: "вскрыть перед стартом". До отправления шаттла оставалось около двух часов, и он решил еще немного побродить по Парижу – редко все-таки удается побывать в столь красивом городе – даже столица Селесты по сравнению с древним Парижем казалась невзрачной новостройкой. Впрочем, это и естественно – в первую очередь колонисты должны думать о крыше над головой, а не об архитектурных излишествах.
Он бесцельно шатался по узким улочкам, как вдруг услышал во дворе одного из домов женские крики. Поскольку шведа природа не обидела ростом и силой, он не задумываясь побежал на зов. Двое мужчин пытались сорвать одежду с молоденькой девушки, которая отчаянно сопротивлялась и визжала.
– Эй, парни! А ну, оставьте даму в покое! – крикнул Ханс, вбегая во двор. – А то...
– О, Жан, посмотри на этого малого – противно захихикал один из насильников, поменьше ростом. – Мальчик, иди-ка ты своей дорогой, а то дядя сделает тебе бо-бо!
Он приблизился к Нильсену и выставил перед собой нож. В то же мгновение кулак шведа врезался тому в челюсть, отбросив коротышку на несколько метров. Он обернулся к другому противнику, который тоже вытащил нож и шел на него с тупой жаждой крови в глазах. Ханс не особенно опасался за себя – на Селесте умение подраться было в почете, поэтому он вполне мог за себя постоять. И повернувшись лицом к приближающемуся парню, он совершенно выпустил из поля зрения “несчастную жертву", которая не торопясь достала из-под юбки иглопистолет и, тщательно прицелившись, всадила иглу шведу в шею. Нильсен рухнул, мгновенно потеряв сознание.
Он очнулся с болью во всем теле. Постепенно приходя в себя, он решил, что его все же шарахнули чем-то по голове – боль была невыносимой. Он дотронулся рукой до затылка – рука нащупала мокрые и липкие от крови волосы. “Камнем... а может и палкой" – подумал он оглядываясь. Он лежал во дворе все того же дома, у забора, в канаве. На костюм было страшно смотреть. Быстро оглядев карманы, он убедился что все самое ценное – бумажник с деньгами и кредитными карточками, часы, золотая ручка и документы – все исчезло.