Слушай мою команду. Берешь еще одного и мухой в казарму! Очистить от хлама самый дальний угол, вымыть полы, поставить кровать и тумбочку, занавесить все плащ-палатками. Вам тридцать минут. Время пошло!
***
Так точно, товарищ полковник. Паспорт видел. Наш, советский. Хайдарова Анзурат отчество не помню, уж больно ее батьку как-то мудрено зовут. Шестьдесят пятого года рождения. Душанбе. Она сначала в госпитале в Пешаваре работала, потом в кишлак тот самый отправили, на помощь местным врачам. Да я в рапорте все подробно написал. Никак нет, товарищ полковник. Никто ее не обижает. На довольствие поставили. Она нашему врачу в санчасти помогает, говорит, толковая барышня. Когда? Понял, товарищ полковник. Добро, товарищ полковник!
Прапорщик Зимин положил трубку походной рации. Крикнул стоящему за дверью бойцу.
Сержанта Старцева и гражданскую ко мне!
***
Значит так, завтра встречаем вертушки с боеприпасами, продуктами и почтой. Твоя задача, Старцев, обеспечить разгрузку силами своего отделения. Затем грузите туда тяжелых «трехсотых», если место останется, то и легких тоже.
Сделаем, лениво бросил Старцев. Он сидел на пустом ящике, привалившись спиной к стене и закинув ногу на ногу.
Зимин только головой покачал: никакой субординации. Повернулся к Анзурат.
А ты, Анзурат, улетаешь с ними.
То есть как? переспросил Старцев. Ленивое выражение моментально слетело с лица.
Приказ командования, прапорщик кивнул в сторону рации.
И куда меня? спросила Анзурат. За неделю своего пребывания здесь она заметно преобразилась. Исчезла та запуганность в глазах, роскошные черные волосы были убраны в строгий жгут, новенькая, ушитая «афганка» сидела как влитая на стройной фигурке. Даже не по размеру кроссовки, с сильно затянутыми шнурками, не портили общий вид.
Сначала в Кабул в штаб, уладить формальности. Оттуда транспортным самолетом в Союз. Домой летишь, девочка! К мамке с папкой.
Можно я останусь? робко спросила Анзурат. В санчасти всегда есть работа.
Можно Машку за ляжку, а в армии говорят «разрешите», хмуро бросил Зимин.
Разрешите я останусь, повторила девушка, скользнула взглядом в сторону Старцева и опустила глаза.
Во-первых, это приказ, причем, не мой, жестко ответил прапорщик. Во-вторых, здесь тебе не санаторий. Здесь война! А тебе жить надо, детей рожать.
А им? Анзурат показала на Старцева.
Что им? не понял Зимин.
Им жить не надо? Ради чего они здесь?! голос Анзурат зазвенел от напряжения, она в первый раз осмелилась разговаривать с Зиминым в таком тоне.
Прапорщик вытащил сигареты, прикурил. Выпустил облачко дыма в низкий потолок. Наконец сказал:
Я тебе отвечу, как военный: они выполняют свой интернациональный долг. И я тебе отвечу, как сын, муж, отец двух сыновей: я понятия не имею, в чем этот долг заключается!
***
Они прощались. Высокий, широкоплечий десантник и маленькая смуглая девушка. В нескольких метрах от них стояли два пятнистых Ми-24. Лопасти с ревом набирали обороты, взметая вокруг песчаную пыль.
Ты береги себя, Олег! в черных глазах навернулись слезы.
Да что со мной случится-то?! севшим от волнения голосом ответил Старцев. Это ты себя береги. Пиши мне обязательно.
Девушка привстала на носочки и порывисто обняла его. Поцеловала в небритую щеку. Затем, пригибаясь и прикрывая рукой глаза от поднявшейся пыли, побежала в сторону вертолетов.
Старцев долго смотрел вслед вертушкам, пока те не превратилась в маленькие черные точки и окончательно не растворились в рваных облаках афганского неба.
***
Вызывали, товарищ прапорщик?
Заходи, Старцев!
Сержант, усевшись на пустой ящик для патронов, положил автомат на колени и вопросительно уставился на прапорщика.
Тут такое дело Зимин помялся. В общем, вертолет сбили.
Какой вертолет? спросил сержант. Внезапно он все понял. Внутри похолодело, руки до боли впились в цевье автомата, но он все равно повторил вопрос. Какой вертолет, товарищ прапорщик?!
Какой-какой! Ты меня прекрасно понял! в сердцах прикрикнул Зимин и отвернулся. Тот самый с Анзурат. Со слов пилота второй вертушки, они уже почти перевал прошли. Тут духи со «Стингером» Машину прямо в воздухе разорвало
***
Полковник Старцев, в небрежно накинутом на плечи кителе, сидел за столом своего домашнего кабинета и рассматривал фотографии. Черно-белые любительские снимки, выцветшие от времени. В комнату вошла семнадцатилетняя дочь.