Для мужчин же типичным было «сексуальное освобождение» по примеру Хью Хефнера совершенно иное по сравнению с опытом Монро. Однако его пример не в большей степени заслуживает подражания. В молодости он был настоящим плейбоем красивым, обаятельным, вызывающим зависть. Его жизнь напоминала мечту скороспелого подростка. Он устраивал вечеринки для своих знаменитых друзей в своей кичливой «пещерке»[13], а затем уединялся наверху с гаремом из двадцати с чем-то-там одинаковых блондинок. Однажды он якобы сказал, что слова «Привет, меня зовут Хью Хефнер» были его лучшей пикап-фразой[14].
В отличие от Монро, Хефнер дожил до глубокой старости, в которой, однако, от его былого блеска почти ничего не осталось. К концу жизни его все чаще публично выставляли ничтожеством, а бывшие модели журнала кормили прессу нелестными отчетами о его жизни в особняке «Плейбоя». К примеру, Джилл Энн Сполдинг писала об унылых сексуальных спектаклях престарелого Хефнера: «Хеф просто лежал там со своей бутафорской эрекцией от Виагры. Девочки по очереди залезали на него на пару минут, пока остальные на заднем плане пытались привести его в возбуждение. Они могли кричать что-то вроде: Трахни ее, папочка, трахни ее!»[15].
Другие женщины рассказывали о грязных матрасах, о нелепых, сделанных под копирку розовых фланелевых пижамах униформе для моделей, о коврах, покрытых собачьими фекалиями[16]. Стало известно, что отношение Хефнера к его многочисленным подружкам строилось на принуждении и было похоже на какую-то одержимость: он диктовал им, какие носить прически и макияж, вел подробный журнал всех своих сексуальных контактов[17] и приходил в ярость, когда ему отказывали[18]. Хефа прощали, когда он был молод и привлекателен, но прошло время, и вот он уже всего лишь грязный старик. Как оказалось, гламур плейбоя или, говоря современным сленгом, факбоя не длится вечно.
Но, хотя репутация Хефнера со временем, может быть, и ухудшилась, он никогда не чувствовал вины за причиненный вред. На вопрос «Нью-Йорк таймс» о том, сожалеет ли он о каких-либо «темных последствиях» начатой им плейбой-революции, восьмидесятитрехлетний Хефнер отвечал с чувством абсолютной уверенности в своей невиновности: «небольшая цена за личную свободу»[19]. Разумеется, под этим он имел в виду личную свободу для таких мужчин, как он.
После смерти Хефнера в 2017 году его не раз называли «неоднозначной фигурой». В «Хаффингтон пост» писали о его «сложном феминистском наследии»[20], а в Би-би-си задались вопросом: «Была ли плейбой-революция благом для женщин?»[21]. Один британский журналист утверждал, что Хефнер определенно помог феминизму:
[Хефнер] занимал очень прогрессивную позицию в отношении противозачаточных таблеток и права на аборт. Его журнал часто освещал эти темы. Хефнер держал читателей в курсе проблем, с которыми сталкиваются женщины, ведущие свою борьбу. К 1973 году, когда аборты были легализованы, в «Плейбое» было опубликовано не менее 30 различных комментариев по делу «Роу против Уэйда»[22] и множество статей, написанных врачами[23].
Ни один из этих почитателей Хефнера, похоже, не понимал, что его стремление отделить деторождение от секса не имеет ничего общего с самоотверженной заботой о благополучии женщин. Хефнер никогда ни за что не агитировал, если это не приносило ему прямой выгоды. Страх перед беременностью оставался для женщин одним из последних поводов сказать «нет», так что у Хефнера были все основания желать перемен, которые расширили бы круг доступных для него женщин.
И все это время тело Мэрилин Монро снова и снова выскабливали подпольные акушеры она умерла почти за десять лет до того, как противозачаточные таблетки стали доступны незамужним женщинам во всех американских штатах. Журнал «Плейбой» двадцать лет существовал в стране, где аборты не были легализованы. Сексуальная революция началась в обновленном обществе, прошедшем через ужасы Второй мировой войны, в обществе нового изобилия. Но на ее женщин-первопроходцев все равно было возложено бремя бесконечных внебрачных детей и бесчисленных неудачных абортов. В фильме 1966 года «Элфи» великолепный молодой Майкл Кейн прыгает из одной лондонской постели в другую, наслаждаясь либертинским образом жизни, обещанным свингующими шестидесятыми. Но его действия не остаются без последствий, и в эмоциональной кульминации фильма Элфи рыдает над ужасным продуктом подпольного аборта, который он устроил для одной из своих «птичек».