Я хоть и занимался полгода вольной борьбой, от соперничества отказался. Пусть Валера борется, он в своём Рахове штангой занимался. Да и смотрят на него, а не на меня.
Вы тут боритесь, сказал я, а я к деду Ефиму. Он мне про Троцкого обещал рассказать.
Старый коммунист? спросила Людмила.
Революцию в Петрограде совершал. Но насчёт коммуниста я не уверен
Матерщинник он, а не коммунист! заржал Валера. Думаю, и про Петроград врёт.
7У деда Ефима я проходил курс молодого бойца.
Бутыль с самогоном у нас на столе стояла больше для вида. Дед уже не мог пить эту гарь, я ещё не умел. Выпивали по глотку в час, и ладно.
Ещё не женишься? спросил дед, когда я устроился за столом.
Только первый курс закончил, сказал я. В этом возрасте ещё не женятся.
Сколько тебе годов?
В сентябре будет восемнадцать.
Ну, может, ещё и рано, вздохнул дед. А я женился сразу после революции.
Февральской или Октябрьской? уточнил я.
Революция у нас была одна в феврале семнадцатого года, пристально посмотрел на меня дед Ефим.
Оказалось, ему было не девяносто лет, а всего лишь семьдесят пять. Для меня обе цифры были в равной степени запредельны, и я не придал им большого значения. А дед решил расставить всё по местам.
Я девяносто пятого года рождения, поднял он вверх крючковатый указательный палец правой руки. Сейчас какой у нас год?
Семидесятый.
Вот и считай.
Семьдесят пять, согласился я.
До таких годов у нас в Теребежове никто из мужиков не дожил, приосанился дед. И в соседних деревнях нету. Повыбило в войнах мужиков, что в городе, что в деревне. Вот был у нас дед Сашка, тот ещё с турками воевал. При царе Миротворце в рекруты забрили.
При Александре Третьем? удивился я.
Ну да, Александре. И он тоже Александр, а у нас его все звали Сашкой. Так ему точно девяносто годов было, даже больше. С турецкой войны шашку привёз. Чуть что не по нём сразу за шашку хватался. Но никого не зарубил, мирный был дед. Ваша Ульяна его правнучка. Или праправнучка, я в родстве уже стал путаться. У самого ведь никого не осталось.
А женились вы когда?
Я же тебе говорю после революции. В Петрограде сначала начальником стал Керенский, потом большевики взяли Зимний. Был в Петрограде?
Нет, сказал я.
Ну вот. У Ленина сначала Брестский мир с немцами, потом с Юденичем стал воевать. А я матрос на линкоре. Нас сняли с линкора и отправили на Юденича. Меня ранило, я в госпитале отлежался и до хаты. Жениться надо было.
Какая здесь власть была?
Тогда у кого оружие, у того и власть. А у меня трёхлинейка. Сначала я её показывал, а потом сховал. Пришли тутошние комиссары, стали допытываться, куда девал. Но я не признался. Нехай пока полежит
«Стало быть, винтовка где-то до сих пор прячется», подумал я.
А тебе зачем? сказал дед. Призовут в войско, свою дадут. Тебе когда на службу?
Студентов не забирают.
Иди ты? удивился дед. Так вы все переженитесь. И этот усатый, и ты. Девки уж на вас поглядывают, видел.
«Никто на меня не поглядывает», подумал я.
Это ты не видишь, усмехнулся дед. А мне видно. Хочешь, свой горан покажу?
Какой горан?
Печь для обжига. У нас тут всё самому надо делать горшок, жбан, кринку. Миску и ту негде взять. А у меня всё под рукой глина, гончарный круг, уголь. В печи в жару спать хорошо. Жинка, бывало, добудиться не могла. Ходит вокруг печи, а залезть боится.
В другой раз, сказал я. Фольклор надо записывать.
Кого? скосился на меня дед Ефим.
Народное творчество, в науке это называется фольклор.
А ты кто при этом?
Фольклорист.
Вот тогда я впервые произнёс это слово по отношению к себе. Фольклорист.
8Самый главный на свадьбе каравай, сказала Ульяна.
А невеста? засмеялся я.
Валера тоже ухмыльнулся. Для него главным, конечно, был жених.
Нет, каравай, твёрдо сказала Ульяна. Его печёт лучшая в деревне хозяйка. И это не простой каравай.
Что значит не простой? внимательно посмотрел на неё Валера.
Людмила, присутствовавшая при нашем разговоре, молчала, но было видно, что самая заинтересованная здесь она.
Мы все сидели на лавке у нашего дома.
А на нём шишечки, спрятала улыбку Ульяна.
Какие шишечки? спросил я.
Вот она знает, показала на нашего руководителя хозяйка.