Полетишь, процедил он. Ещё как полетишь.
Я смотрела на него, борясь с гневом и страхом. Лететь я с ним не собиралась. Аэропорт Если он отвезёт меня в аэропорт, я смогу
Помни про девчонку, глядя мне прямо в глаза, выговорил Эдик.
Про девчонку? одними губами переспросила я, сильнее хватаясь за косяк. О ком он? Если о Соне Не может же он
Терентьев приставил к ней своего пса, но не думай, моя дорогая, за мной тоже стоят люди. И стоит мне попросить их
Он замолчал. Всё так же молча, в тишине, красноречиво кивнул и сказал снова:
Руки и ужин, Дарина. И побыстрее, приблизился. Я думала, что он снова возьмёт меня за подбородок, но он схватил за шею. Тебя купили, как шлюху, а ты и рада, так же резко отпустил и, усмехнувшись, ушёл вглубь коридора, попутно отвечая на очередной звонок.
Раздражённо отложив вилку, Эдуард поднялся из-за стола. К ужину он едва притронулся. Наспех приготовленное рыбное филе так и осталось лежать на его тарелке рядом с приправленной травами и оливковым маслом зелёной фасолью.
Готовишь ты отвратительно, налив себе стакан воды из графина, проговорил он. Давно пора отправить тебя на кулинарные курсы. Хоть на что-то же ты должна быть годной.
Эдуард, после недолгого молчания всё так же осторожно позвала я.
Он нехотя обернулся. Отпив пару глотков, выплеснул остатки в раковину, туда же поставил стакан.
Зачем ты на мне женился? спросила я тихо. Если Если я ни на что не годна.
Щека припухла, разбитая губа ныла. Сидя к бывшему мужу в пол-оборота, я ждала, что будет дальше.
Эдуард молчал, рассматривая меня, потом вернулся за стол и, взяв вилку, наколол несколько стручков фасоли. Приподнял, словно нарочно демонстрируя мне проткнутые зубчиками зелёные стручки.
Да чёрт его знает, поморщился и принялся за еду. Прожевал и, пристально глядя на меня, сказал: Когда я на тебе женился, ты была достаточно хорошенькая. Из тебя могло получиться что-то дельное, он наколол ещё несколько стручков и кивнул на мою тарелку: Заткнись и ешь.
От запаха еды меня воротило. Готовя ужин, едва сдерживалась, чтобы не броситься в ванную, но выбора у меня не было. Отломив ребром вилки кусочек рыбного филе, я проглотила его, почти не жуя.
Эдуард наблюдал за мной с каким-то понятным лишь ему одному садистским удовлетворением.
Самолёт в полдень, наконец сказал он спустя несколько долгих минут.
Ты совсем не боишься? не выдержала я.
Чего я должен бояться? на этот раз вилку он отложил спокойнее.
Появляться в аэропорту, сделала то же самое. Летать вот так Эдуард
Встретившись с ним взглядом, я замолчала. Он некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова. В повисшей тишине было слышно, как на улице залаяла собака, как пикнула сигнализация машины. Эдик откинулся на спинку стула, забросил ногу на ногу.
Сделай мне чай, распорядился он, и я, поколебавшись, встала. Стоило мне сделать это, он заговорил: Ты всё-таки глупая, Дарина. Красивая, но глупая.
Поначалу я хотела попросить его перестать. Перестать унижать меня, перестать называть по имени, перестать говорить загадками. Перестать, перестать и ещё раз перестать!!! Чувство опасности, что я испытывала в начале, находясь рядом с Демьяном, ничем не напоминало то, что пробуждал во мне бывший муж. Снова и снова я спрашивала себя, как могла прожить с ним столько времени? Как мне удавалось ходить по краю и не падать в пропасть?
Едва я включила чайник, Эдик подошёл ко мне сзади. Я насторожилась, подобралась, он же, положив ладони мне на бёдра, развернул к себе.
Почему, как ты думаешь, Терентьев не обратился в полицию, Дарина? спросил он, глядя мне в глаза. Думаешь, он искал меня всё это время?
Меня пронзил ужас. Ужас понимания того, что он хочет сказать. Того, что он, в сущности, сказал уже давно ещё когда мы были в машине. Догадавшись, что я всё поняла, он ухмыльнулся.
Правильно, милая, погладил меня по скуле. Ты всё правильно поняла. Никто всё это время меня не искал. Ты дорого обошлась ему и, надеюсь, оно того стоило. Стоило ведь? Ты постаралась?
Что голос был едва слышен, вместо слов из груди вырвался какой-то сип. Что ты такое говоришь?!
Дарина он покачал головой.
Шум чайника давил на виски, каждое слово Эдуарда взрывалось во мне, подобно начинённой крохотными обрезками железной арматуры бомбе. Каждый из этих осколков, все до единого, попадали в меня, оставляя царапины, кровоточащие раны, а Эдик продолжал смотреть.