Узбеки в рыжих майках, натянутых поверх рабочей одежды, мели дворы.
Солнечное утро радовалось жизни, весело шумело листвой, жужжало и трещало всякой мелкой гадостью, но Андрею, на все эти прелести мира, было наплевать. Сложный баланс его энергетических потоков был разрушен обычным бытовым пьянством.
Его тошнило.
Вчерашнее рвалось из него, как перегретые изотопы из ядерной бомбы. Эти порывы приходилось давить огромным усилием воли.
Жена и дочка три дня назад улетели на курорт, Андрей им купил аж два двухнедельных тура, чтоб они порадовались морю и Солнцу, а вчера нажрался коньяка с пивом, как свинья помоев.
Пил он со своим соседом по лестничной клетке, жена и тринадцатилетняя дочка которого тоже находились на каком-то черноморском курорте.
С соседом Андрей столкнулся возле подъезда около пяти вечера оба шли с работы.
Привет! привет!
Вопрос ответ!
В итоге сцепились языками и, как-то так получилось, что решили отметить отпуск жён.
Сосед вызвался сбегать, взял у Андрея деньги, сказал, что летом актуален коньяк и пошёл в магазин.
Андрей зашёл домой, переоделся, умылся, включил на кухне телевизор, поставил на стол две большие тарелки на одну сложил горкой малосольные огурчики, помидорчики и оливки, на другую кружочки копчёной колбасы и порезанные на крупные ломти хлеб и копчёное сало. Потом вскрыл пару банок калининградских шпрот и вывалил их в хрустальную салатницу.
Пить коньяк под шоколад в России не принято.
Салатницу поставил между тарелками, украсил сервировку двумя мелкими рюмками и тремя высокими стаканами, в один из которых воткнул разноцветные салфетки, и стал ждать соседа.
Сосед принёс пару дешёвого коньяка и упаковку светлого пива с приклеенной пачкой сушёного жёлтого полосатика раньше это называлось «с нагрузкой» сейчас «подарок за покупку».
Чинно сняв кроссовки в прихожей, аккуратно повесив свою серую кепку на вешалку, прилизав редкие волосы и перекрестившись на икону Андрея Первозванного, висевшую под лампадкой над входом в большую комнату, сосед смиренно попросил домашние шлёпанцы.
Он работал таксистом, возраст подходил к сорока, звали его Лев Егорович Штейман.
Худощавый, с выпуклыми, широко расставленными глазами, с золотым зубом на верхней челюсти, он называл себя русским иудеем и страшно этим гордился. Ни крестик, ни кипу не носил, но почитал все авраамические религии.
Бог всесвéдущий, всемогущий создатель всего сущего!
Вечность, надежда, истина, святость, благочестие, праведность и справедливость!
Бог Един!
Уважай верующего в Него!
Когда в школе Льва Егорыча начали дразнить «жи́дом пархатым», он пожаловался отцу, отец ответил:
Все мы, Лёва, давно обрусели! Ещё при Сталине! Ну, какой ты «жид пархатый»? Я Егор, пусть и Моисеевич! Крестик ношу, на девятое мая в церковь хожу! Мать твоя вообще атеистка! На каком языке говоришь, в какой стране живёшь, тот ты и есть! Будут дразнить, плюнь в морду и дай меж ног, чтоб больно и противно стало! Вот крест заступлюсь!
На следующий день щуплый Лёва заявил обидчикам, что он русский еврей, а когда те начали ржать, взял в руки учительский стул. Обидчикам повезло стул был деревянный.
За разбитый стул заплатил отец. Он же извинился перед дирекцией школы и перед родителями насмешников, объяснив им причину драки. Льва стали называть «Русский Лев» или просто «Русский» прозвище, заработанное в неравной борьбе, стало гордостью!
Сели, выпили по «пятьдесят».
Ну и дрянь! Сморщился Андрей.
По цене и вкус! Гордо ответил Егорыч.
В России, между первой и второй пуля не пролетит!
После третьей перевели дух, закусили и начали трепаться о том, что волнует каждого российского гражданина.
Лев Егорович был многословен и резок в высказываниях. Его мысли скакали по извилинам, превращались в слова и, как бурная горная речка, с шумом вливались в уши Андрея.
Вот, знаешь, Андрюха, приятель у меня в Полтаве был, вместе в армии рядовыми служили, представляешь, вчера написал, что если бы это принесло хоть какой-то вред Кремлю, то повесился бы на Красной площади! И отправил меня в бан! В чёрный список! Сам-то, видать, белая кость! С четырнадцатого года, мы с ним спорили, чей Крым, кто прав, а кто нет! Пять лет дебаты шли! Он сначала пытался что-то объяснять, потом перешёл на оскорбления сильно разбавленные русским матом, потом, видишь, сдался и исчез! Прикольно, кстати, было читать рассуждения на русском, о том, что русский примитивен. Лев Егорович усмехнулся: На плохом русском, плохо о русском! Почему они на своём украинском мате не разговаривают? У них есть! Короче, конец нашей армейской дружбе! Давай, за дружбу!