Напечатали всю мою заказную бандероль через три недели после того, как получили. При этом назвали меня - ни больше ни меньше - учеником Зощенко, Бабеля и Платонова. Скорей всего - от неожиданности моего появления и щедрости душевной. И за два с небольшим года я опубликовал все, что написал от нечего делать лет за пятнадцать, плюс к этому съездил на фестиваль новой русской литературы в Берлин, повещал из Москвы через Мюнхен по радио "Свобода" и получил незначительную литпремию в валюте. И все. Писать я перестал. Абсолютно и окончательно. С момента первой публикации я не написал ни одной страницы, ни одной строчки. Ни хорошей, ни плохой - никакой. Я просто не мог себе представить, о чем бы таком еще написать, а прочтя как-то свои рассказы, я не почувствовал, что они мои. Это были вполне чужие, не знакомые мне тексты. И никакого отклика во мне и никакой гордости за себя их написавшего - я не ощутил, при том, что ощутить честно старался и пробовал, и даже безрезультатно себя уговаривал - ощутить.
С год мои литпроизведения и литуспехи еще повспоминали во всяких обзорах и статьях, а потом, понятное дело, забыли о моем лишнем для литературы существовании навсегда. Почему так произошло, зачем мне были даны какие-то способности и возможности, я так и не понял. А даны же они явно были. Если судить по реакции специалистов от литпроцесса. Я думаю, они мне по ошибке перепали. Вместо кого-то другого. А потом тот, кто ошибся, ошибку свою обнаружил, признал, осознал и исправил не словом, но делом.
В общем, удача еще, что человек я неприхотливый и не тщеславный. И вместо того, чтобы страдать и мучить себя, и пить по поводу горя водку, я стал производить всяческую халтуру - что-то такое оформлять, что-то рисовать и писать красками - то есть я выполнял работу художника-оформителя везде, где только она подворачивалась - в том числе и в частной фирме "Последний путь". А теперь, как уже было сказано, я стою на улице в сквере. И мне открыто завидует мой бывший декан. Приходит ко мне и завидует. Потому что ему теперь зарплату не платят месяцами и полугодиями, а я, производя разные побрякушки, продаю их за наличные деньги в качестве изделий народного промысла - выдавая за предметы роскоши первой необходимости. Врать, что их очень хорошо покупают люди, я не буду, но и сказать, что не покупают - тоже не могу. Как-то же я на это живу. Как живу - вопрос отдельно стоящий. И думаю, от многого зависящий.
Я, если брать за основу народную древнюю мудрость, вообще живу зря и напрасно. У меня - куда ни кинь, всюду "не". Сына я не родил - раз, дерева не посадил - два, дома не построил - три. И если дерево еще можно при большом желании где-то взять и где-то посадить, то дом мне не построить никогда и ни за что. Я всю жизнь так и проживу в квартире, полученной моими родителями на социалистическом производстве давным-давно в порядке общей очереди. Уже потому проживу, что никакой дом мне не нужен и квартира меня вполне устраивает по всем показателям. Разве что меня не вполне устраивают муравьи. Которые живут вместе со мной в квартире, разрушая ее изнутри, поедая клей под кафелем и обоями и все съестное - тоже медленно поедая. Но победить их невозможно. Дом у нас Никитских времен, населенный в основном ветхими, отживающими людьми и этими самыми мелкими рыжими непобедимыми муравьями. Вернее, наоборот. Муравьями и людьми. Людей в доме живет не так уж много, а муравьям - несть, как говорится, числа и счету. И они имеют возможность переползать из квартиры в квартиру по щелям между панелями и по вентиляционным ходам. А старые жильцы к муравьям привыкли и притерпелись, и уже не обращают внимания на то, что муравьи живут и в хлебе, и в сахаре, и в холодильнике, и везде. Они говорят - это ж не тараканы и не клопы, а всего лишь муравьи.