Повару было приятно глядеть на удивленного Алешу, и он начал свою музыку. Он подкладывал на тарелку понемногу еды, Алеша кушал и успевал хвалить. Прошло время, и Алеша наелся. «Все!» сказал он и хотел встать из-за стола. Повар же, подлец, дал ему полстакана воды. Алеша выпил, и его тут же вырвало. Ладно повар тазик подставил.
Хорошо, хорошо, суетился повар и опять накладывал еду на тарелку.
Алеша, конечно, ничего не понимал, но послушно кушал. Но когда его вырвало в третий раз, есть он отказался.
Зачем мне кушать, если меня рвет?
Дурачок ты, Алеша. Так все и задумано, говорил повар, это симфония такая. Надеюсь, тебе понравилось.
Алеша был, конечно, не грубый человек, но тут ему очень хотелось сказать: «Что видел он эту симфонию вместе с поваром в одном месте!» До того ему опротивела эта музыкальная еда. К слову сказать, Алеша особых вкусов и не почувствовал, может не так воспитан у него язык был, кто знает.
Пришлось ему срочно уйти с того совхоза, иначе бы сделал из него повар какого-нибудь музыкального вкусового певца, если бы ненароком не отравил.
Шел он и думал:
А ведь такие люди все на вкус пробуют. И уж если найдут что вкусное, то и не отцепятся. Тут-то и пропал человек. Все. Не хозяин он себе. Царь у него язык, да живот. Такие люди все время жуются. Язык-то еду требует, да еще живот просит. Животу-то плохо без еды становится, болеет он, вот и приходится человеку кормить его все время. Так и получается не живот для человека, а человек для своего брюха живет.
А потом и думать животом человек начинает. И вся жизнь человеческая вокруг живота крутиться начинает. Да-а-а, был человек, а остался живот один.
***
Деревня забеспокоилась. Уже многие знали, что окружены они какой-то неведомой стеной. Используя выходные, мужики пробовали съездить за сеном. Но, увы. Вернулись раздраженные и озадаченные.
Потихоньку к конторе начал стягиваться народ. В коридорах гудели, матерились, ругали власть. Все как обычно. Секретарша Елизавета Павловна никого не пускала к председателю. Он сидел с участковым милиционером и решал вопросы.
Снег летел из-под широких колес и вот уже джип, скрипя тормозами, остановился у самого крыльца. Из машины выбрались два брата. Миша в расстегнутой замшевой куртке и Колян в чистой телогрейке. Впереди шел Михаил, за ним семенил Колян.
Женщины зашептались. Какая цепь, а кольца-то, кольца Цепь действительно была богатая, почти в палец толщиной, она ярко блестела золотом на широкой груди Михаила.
Михаил уверенно и нагло прошел мимо секретарши и без стука ворвался в кабинет. Милиционер, мужчина, лет тридцати пяти, чуть не поперхнулся водкой. Он закашлялся, и Иван Петрович стал его хлопать по спине.
Миша, увидев мента, смутился, но потом, оправившись, спокойно подошел к столу и опустил на поверхность огромные кулаки.
Ну, что, Иван Петрович, враждебно глядя прямо в глаза председателю, спросил Михаил, Что делать-то будешь?
Только мы собрались с братом на охоту, он повернулся к милиционеру, бабы кричат, не проехать, не проехать. И точно. Какая-то зараза не пускает. Туман какой-то появился. Что, испытания нового оружия начались? Опыты над вами делают?
Иван Петрович переводил взгляд с участкового на Мишу и моргал глазами.
Кому я сейчас неустойку предъявлять буду? Военным? Ну, уж нет! Я тебе колхозу предъявлю! Заберу весь колхоз с потрохами. Чего молчишь, Иван Петрович.
Ты того. Не нервничай. Разберемся, встрял в разговор милиционер.
Нет, ну что вы. Я все по закону. У меня адвокаты имеются, так что все будет нормально без э-э-э, Миша забыл слово «эксцесс» и сейчас, как назло не мог вспомнить, ну, в общем, я все сказал.
Михаил, уверенно шагая, вышел из кабинета и, подхватив Коляна, сидевшего в приемной, гордо прошествовал по коридору.
***
Маня растолкала Степана и послала его к соседям. Время было колоть борова. Маня торопилась, она затопила баню и приготовила тазы и ведра.
Степа вернулся с Коляном и Мишей.
По дороге перехватили, оправдывался Степан, вот Миша и заколет хряка. Он умеет.
Маня недоверчиво посмотрела на Мишу, но, увидев, мощную грудь и широкие плечи, успокоилась.