Тураах все еще ощущала на боку призрачную тяжесть широкой ладони отца, хоть Таас и вышел наружу. Отец, вернувшийся днем с дальних пастбищ, все знал. Тураах поняла это по нежному прикосновению, но из-под дохи так и не выглянула. Отец посидел рядом, помолчал. Пастух и охотник, он всегда был скуп на слова. Но Тураах хватило и этого. Ты со всем справишься говорило одно только его присутствие.
И Тураах поверила. По крайней мере пока. И позволила голосам, едва слышным, но родным, отогнать тревожные мысли.
Во дворе замолчали. Тураах почуяла: в размеренное течение жизни вмешался кто-то третий. Она заерзала, высунула голову из-под дохи.
Совсем рядом послышался металлический перезвон. Накладки на шаманьем одеянии!
Тураах скинула доху и села, выпрямила спину. Тайах-ойуун переступил порог юрты. Оглядел дом, поймал карими глазами настороженный взгляд Тураах и коротко поклонился. Тураах от удивления шумно втянула в себя воздух, порывисто встала, поклонилась в ответ.
Вечер сегодня свежий и ясный, в такую погоду негоже прятаться под дохой, это удел стариков, не выпуская Тураах из силков карих глаз, шаман чуть посторонился, приглашая следовать за ним. Тураах вытерла вспотевшие ладони и поднялась. Отказаться было нельзя: вопросы жгли горло, а ответы на них мог дать только ойуун.
На улус опускалось полупрозрачное покрывало сумерек. Выйдя из юрты, шаман свернул с нахоженной тропы и повел ее в сторону озера. Там, в стороне от улуса, находилась его наспех возведенная ураса18. Шли молча, Тураах смотрела под ноги. Что-то тревожило. Хотелось обернуться. Шаман шел впереди, но Тураах казалось, что его взгляд буравит ей спину.
У самого берега потрескивал костер. Ойуун обошел его, тяжело опустился на валун и жестом пригласил Тураах сесть напротив. Она несмело пристроилась на краешек бревна, лежащего по другую сторону костра.
Возьми, Тайах-ойуун протянул деревянную пиалу, над которой клубился ароматный пар, у воды воздух свеж, этот отвар согревает даже в холодные зимние ночи.
Тураах приняла пиалу и опасливо хлебнула. По желудку разлилось тепло. Помедлив, она глотнула снова. Тайах-ойуун ободряюще улыбнулся и заговорил:
Шаманами не становятся, ими рождаются. И ты, и Табата с рождения были наделены силой, но пробуждаться эта сила в вас обоих начала недавно. Какова она будет, станет понятно после посвящения в шаманы. Но я ведаю: пойдете вы разными дорогами, шаман хитро прищурил древесного цвета глаза: Известно ли тебе, Тураах, кто является моим покровителем в поднебесье и под землей?
Почтенный Тайах-ойуун испрашивает помощи у Великого Лося. Потому и венчают его голову рога Сохатого, уверенно ответила Тураах. Вопрос был неожиданным, но несложным.
Это верно, у каждого шамана есть дух-покровитель, кивнул ойуун. Кто же из Великих взял под крыло юную Тураах?
Тураах словно в прорубь нырнула. Вспоминать не хотелось. Но Тайах-ойуун спрашивал серьезно, как равную. И мог дать ответы. Тураах зажмурилась. Насмешливо глядит бездонный черный глаз, в ушах гремит каркающий хохот. Тураах вздрогнула, сжала пальцы на теплой пиале. Вернуться, скорее вернуться, пока не закружились в бешеном хороводе одичавшие птицы. С трудом разлепила веки.
Внимательно наблюдавший за ней ойуун кивнул на пиалу: пей, станет легче. Тураах жадно хлебнула, собралась с мыслями:
Там, у большого дерева, меня встретил огромный ворон, Хара Суорун. Я из семьи ворон.
И это верно. Кто же покровительствует твоему другу Табате?
Тураах задумалась. Что произошло с другом там, на грани сна и болезни? Очутился ли он, как Тураах, на огромном дереве? Нет, она была там одна. Невидящим взглядом Тураах уставилась в языки пламени.
Руки ослабли, пиала опасно наклонилась и тонкая струйка отвара пролилось на тлевшие с краю кострища угли. Они зашипели, заклубился ароматный пар, складываясь в фигуру животного. Вот оно!
Табата ступает по тропе легко и быстро, словно молодой олень, полувопросительно сказала Тураах. Взглянула на шамана и успела поймать на его лице лукавую усмешку.
Откуда Тураах знать, как правильно вопрошать и откуда ждать ответа? Но ты спросила у пламени, и оно ответило. На это способна только удаганка.