Ваше имя, сонно проговорил старец.
Мария, брякнула я, трогая рукой каменную кладку вдруг развеется миражом? Кладка стояла насмерть.
Второе имя?
Просто Мария, отозвалась я и поморщилась. Ну любила моя мама этот сериал. Хорошо хоть не Изаура.
Старец закончил выводить что-то на бумаге (гусиным пером!), затем взял со стола тяжелый деревянный штамп, дохнул на него и шлепнул сверху. Протянул бумажку мне.
Тонкая, желтоватая. Надписи сделаны еще не высохшими чернилами, мелким почерком, сверху стоит штамп, на котором изображен силуэт грифона или как там называется это животное с орлиным клювом, крыльями и телом льва?.. Не могу прочесть ни слова, буквы незнакомые, острые, тонкие, почти лишенные кругов.
Ваша виза для пребывания в Монтевире, Просто-Мария. Носите в кармане исподней рубахи, дубликатов мы не выдаем.
Но У меня нет исподней рубахи, растерянно ответила я.
Старец окинул меня взглядом из-под пенсне, остановившись на голых ногах и на камзоле с чужого плеча.
А должна была бы, упрекнул он. Даже с вашей профессией, милочка. Один медяк.
С профессией? Какой профессией?
Один медяк, угрожающе повторил старец. Стражники у ворот покосились в мою сторону, явно прикидывая, ждет их сегодня работа по задержанию злостной неплательщицы или придется дальше скучать.
Стойте! У меня есть я полезла в карман камзола и нащупала монету, которую бросил мне «черный». Правда, она была не медной, а скорее золотой. Я уже знала, что на одной ее стороне был выбит грифон, а вторая была пустой. Вдруг подойдет? У меня есть вот это.
Старец протянул руку, поправил на носу пенсне, поднес монету к глазам и тут же вскочил, будто ошпарился. Торопливо выбрался из-за стола, поднял на меня взгляд, полный благоговения, которое может испытывать только студент при виде преподавателя, от которого очень нужно получить зачет, или чиновник, который по недоразумению послал подальше большую шишку.
Достопочтимая леди Просто-Мария, старец протянул ко мне руки, вкладывая в ладонь монету, затем отвесил поклон, придержав шапочку. Прошу меня простить за эту унизительную процедуру, не смог вас узнать. Надеюсь, Его величество не разгневается? старец внимательнее заглянул мне в глаза. Я неопределенно пожала плечами. В глазах его мелькнул испуг, тон голоса стал еще слаще. Не будете ли вы так великодушны проследовать во дворец с нашим кортежем?
Я великодушна сделать чего? Это он мне так транспорт до дворца предлагает? Я закусила губу. Судя по тому, что все происходящее не торопится развеяться туманной дымкой, оно мне не мерещится. Или глюк настолько качественный, что его со спокойной совестью можно объявить реальностью. И тут меня осенила догадка. Может, я сейчас лежу в коме после того, как меня сбила машина? Это многое бы объяснило. Особенно то, что я хорошо вижу, хотя очки, как моя одежда и украшения, странным образом исчезли.
У меня дети, слезливо проговорил старец, так и не дождавшись ответа. Внуки! И еще пес! Одноногий Если Его величество разгневается он замолчал, выдерживая многозначительную паузу, внимательно и испытующе глядя на меня.
Я да, хорошо.
Если это моя галлюцинация и я действительно сейчас в коме, то наверное, мне нечего бояться? Я ведь рано или поздно проснусь? Или не проснусь? Я слышала, люди в таком состоянии могут лежать годами. А как же мама? Сердце заныло от одной мысли о том, как она наверняка сходит сейчас с ума. Интересно, я могу как-то приблизить свое возвращение домой?
Леди? заискивающе спросил старец.
Да, пожалуйста, пробормотала я, не зная толком, на что соглашаюсь. Старец тут же развел бурную деятельность.
Оказывается, что согласилась я на карету из черного дерева, украшенную золотистыми финтифлюшками, с грифонами на дверях, и на флегматичного кучера. Появилась карета примерно через полчаса после того, как старец отправил куда-то гонца тощего мальчишку, ошивавшегося поблизости.
Внутри карета была обита яркой тканью, вся целиком, даже пол, так что секунду мне было неловко садится внутрь после того, как я прошла несколько километров босиком по грязной дороге. Но старец был полон такого яростного желания запихнуть меня в карету и, видимо, сбыть с рук, что пришлось подчиниться.
Ехали мы совсем недолго, а когда кучер открыл передо мною двери, я оказалась уже не в городе, а во внутреннем дворе замка на квадратной мощеной площади, в центре которой плитка лилового цвета образовывала силуэт агрессивно настроенного грифона. На высоких ступенях у входа меня встречали двое мужчин и девушка в одежде дороже, чем я носила за всю жизнь. Смотрели на меня все трое весьма красноречиво. Моя мама, описывая такой взгляд, обычно говорила: «Смотрит, как Ленин на буржуазию». Но что-то мне подсказывает, что Ленин у этой троицы мог бы поучиться.