Заткнись! прошептал я яростным шепотом, судорожно натягивая штаны замолчи!
А что, ты боишься?? Эй, парни! Идите сюда, спускайтесь!
То, что произошло дальше, напоминало сцену из третьесортного бульварного романа. Вокруг нас собралась небольшая толпа из его вечных спутников-слуг, готовых по шакальи прислуживать своему вожаку в обмен на некоторые привилегии по части школьной иерархии. Не помню, сколько их было, может трое, а может и шестеро. Но свет померк в моих глазах. Самое страшное что могло случиться со мной, случилось.
В меня стали дружно плевать, бросать комья грязной земли, улюлюкать, оскорбляя неслыханными междометиями. Я настолько был в ужасе, что забился в угол пещеры, и закрыв лицо грязными руками, рыдал навзрыд. Хохот и циничные шуточки, град оскорблений сыпались словно из рога изобилия. При всем при этом меня никто не тронул пальцем, ибо это считалось позорным. Мой журнал разорвали на части и красотки, заляпанные грязными подошвами подонков, покрыли собой пещерный пол.
Эмоциональное унижение стало пострашнее физического насилия.
Спустя какой-то промежуток времени я все же выбрался, когда меня оставили в покое. Сев на камень, я крепко задумался что мне теперь делать. Вся школа уже знала, что со мной произошло и стать «платч» мне не улыбалось, ведь на острове меня знала каждая собака. Не ходить в школу я тоже не мог, ибо в таком случае меня могли насильно сдать в интернат, а ехать на материк в незнакомый мир я боялся, мне ведь было тогда 13 или 14 лет. Патовая ситуация.
Я вернулся домой и сел ужинать. На удивление я заметил, что в доме опрятно, на стол застелена скатерть, стаканы вымыты и в доме, о чудо, рыбой воняет не так сильно. Заскрипели половицы и вошел отец, как-то непривычно чисто одетый и даже борода его была аккуратно подстрижена и от него не пахло алкоголем.
Начо! Надо было давно тебе сказать, его голос был приветлив и не скрипел как обычно от дешевого самогона, употребляемого регулярно по вечерам.
О чем? задал я правомерный вопрос.
Знакомься, и он за руку ввел в кухню весьма молодую женщину.
Черт побери, я малость ошалел. Чтоб отец после смерти матери посмотрел хоть на одну женщину, это был нонсенс.
Мария, улыбчиво представилась она и протянула мне руку. Рука была рабочей, мозолистой, но ногти были чистые и от нее не воняло рыбешкой. Это меня сразу же расположило к ней.
Ммм, оччень приятно, пробурчал я. Вы теперь, эээ, у нас будете жить?
Начо, ну ты зачем так сплеча рубишь? засмеялся отец, Мы знакомы с ней всего месяц. Как-то неприлично так сразу вот
Если Ваш сын, мсье, меня приглашает, то я согласна хоть завтра Мария кокетливо улыбнулась, и мы уселись ужинать.
Впервые за много лет я ел по-настоящему вкусный ужин, не опостылевшую уху из тунца, а заботливо приготовленное овощное рагу, сдобренное баварскими колбасками из свинины, пил морс из ежевики.
Мария оказалась прекрасной хозяйкой, работящей и очень успокаивающе действовала на моего сурового родителя. Отец практически перестал пить, снова усиленно стал работать в артели, и через какое-то время его опять избрали старостой и наше благосостояние поползло вверх. Я воистину понял какое магическое воздействие женщина может оказывать на мужчину, если она этого реально хочет. Не знаю, что уж Мария нашла в моем отце, но они казались весьма счастливой парой, ходили держась за руки, он никогда на нее не кричал, а она часто целовала его в лоб.
Идиллия!
Что касается школы, то первые дни после того как Антон Дюбуа застал меня за моим «свиданием» стали для меня настоящим адом. Я не убоялся последствий и пошел в школу, понимая, что, прячась, я лишь дам повод для домыслов. Едва войдя в маленькое здание своей alma-mater, я осознал, что на меня все вокруг показывают пальцем и открыто насмехаются. Кто-то швырнул в меня грязной бумажкой, а кто-то плюнул мне вслед. В классе я сел на свое место за партой и от меня тотчас отодвинулись мои однокашники. Воистину я стал изгоем.
Сам Антон, мнящий себя Цезарем местного уровня, открыто издевался надо мною каждую перемену. Так, я обнаружил что мой старенький рюкзак, где я носил учебники, оказался в школьном туалете. На стул мне подкладывали канцелярскую кнопку, один из «шакалов» Дюбуа, пытаясь выслужиться перед своим господином, пролил на мою тетрадку клей. Пальцем меня никто не трогал, боялись «заразиться позором», а вот мои вещи не щадили. Я возвращался домой угрюмый и морально униженный, внутри меня клокотала истинная ненависть к моему главному мучителю, но толковых планов мести у меня не было, я не мог даже представить, как же я смогу досадить Антону Дюбуа, постоянно находившемуся в кругу свои верных «шакалов» и к тому же являющемся сынком мэра острова.