Олег Обносов
Сады Пробужденных
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РАСПАХНУТОЕ УТРО ЦВЕТКА
«И свет во тьме светит,
и тьма не объяла его».
Евангелие от Иоанна (1. 5)
Эта книга рождена Севером. Там, в тихих потаенных уголках, среди чудных озер, собирались первые ее слова. Они открывались книгой жизни и приходили отовсюду. То вспыхивали капельками росы на полевых цветах, то звучали кронами деревьев в мерном дуновении ветра. Они могли просто затаиться на тропинке в лесу или вдруг обозначит себя на глади озерной воды. Слова приходили из неведомого напевно, словно музыка в вибрациях света, что заполняет пространство леса щедрой россыпью солнечных зайчиков.
Хорошо в жарком лесном мареве, в теплых волнах спешащего ветра среди шершавых стволов. Если мои глаза уставали и их застилала пелена суетного, то он омывал их. Омывал силою солнца, его лучами свободно струящихся струн по просторам распахнутых далей. Лес также одаривал меня своей тишиной. Я растворялся в ней. Так ко мне приходила ясность мысли, та чистота образа сути вещей, что подобно прозрению, вспышке света, открывающим тайну, полноту несказанного. Оттого мои лучшие картины писались на Севере. Я их вынашивал, когда ходил по лесным тропам. И представляли мне имена свои озера и болота, реки и студеные родники, камни и травы, звери и птицы. Дорога разворачивалась передо мной клубочком, заманивая вдаль. Ковром расстилался мох, дивным узором ложился на камнях лишайник. И все это было со мной и во мне. И все это я старался запечатлеть в душе, создать образ, принять этот мир. И было это глубоким вдохом моим, питанием моим для легких и сердца.
Когда меняется сознание меняется и мир вокруг. То, что казалось раньше благом, теперь требовало переоценки. Взять, к примеру города, которые я раньше посещал по своим делам, сейчас они открывались мне погруженными в самих себя, опрокинутыми в суетное. Они требовали своей дани. Поэтому немудрено, что там, в многоглаголящем, обретенный образ терял свои ясные очертания, размывался и исчезал. Дни, проведенные в мегаполисе, были моей утратой, потерей, ведь выход требовал необходимости вдоха, сопричастия к благому, а его не было, и образовавшееся бездушье приводило к болезни.
Так многомерное городское существо из стали и бетона съедало искреннее лесное. И для меня просто насущно становился поворот к простому и чистому состоянию мысли, что дарует Север. Возвращение туда, где образ исподволь вновь зарождался, реализовывался из уже почти эфемерного, съеденного городским шумом духовного пространства. И надо признать, что это пространство совершенно необходимо человеку, его душе, поскольку по своему рождению она жаждет полета. Она стремится к искреннему своему пребыванию, к той чарующей простоте, что придает ясность в помышлении и свободу в проявлении чувств. И плохо, когда человек проходит мимо себя, выстраивает свой путь вне своей сути, вне своего предназначения. И плохо, если человек не имеет земли своей, как не принимает матери своей. Поэтому именно здесь, на северных просторах, где много воды, где камень создает острова среди болот и озер, ту каменную сушу, на которой, по сути, и растут деревья с кустарниками, мне и открылось, что истинно питает человека. А значит дает благо ему, приходит то омовение и столь очистительное освобождение от мудрствования его, от полусонной одури и суматошной деятельности его, от всего того шума, что поглощает человека в городе целиком.
Но при этом я не стремлюсь к одностороннему отражению мира и не испытываю фобий к городу. Пусть мои слова не воспринимаются как отповедь «деревенщика» чуждой городской среде. Здесь другое, в данном случае говорится об образе, о той глубинной тайне, что открывает человеку его истинную суть. Так что в книге это слово выделено в своем сущностном значении непререкаемого канона, оставляющего свой след на поле вечности. Образ, тем самым, ближе к мировоззренческому понятию, отмеченному резцом, «то, что вырезано, выбито», а не эстетическому «нарисованному», приобретшему «вид, форму».
Краски жизни могут поблекнуть, а вот выбранный путь оставляет глубокую борозду. И трудно здесь что-либо изменить, ведь как человек сообразовывает, видит и воспринимает мир, так и творит свою судьбу. И если нет на данном пути целостного видения, то это приводит к поражению, поскольку личность в осознании себя теряет реальное представление и обращается к фиктивному, и вместо истинного почитания создает себе кумира. Потеря образа, как потеря мысли, искажение того ясного видения пути, которому человек следует, что выбирает для себя как неоспоримую ценность. Поэтому последовательное отрицание всякого образа может привести лишь к «черному квадрату». Чистый же свет, напротив, в своей символике белого холста противополагается тьме. И пусть при этом свет в своем значении «белого квадрата» определяется в буддизме как «пустота», однако он несет именно прообраз, а не отсутствие образа. Из тишины рождается образ, из глубины потаенного, невысказанного.