Я не говорил, что что-то не так. Хансен перестает ходить туда-сюда и останавливается, уперев руки в бока и перекрыв своим телом приток тепла от горящего в камине огня. Его светлая кожа покраснела то ли от жара, то ли от смущения. Но мы должны кое-что сделать.
Поехать на север? спрашиваю я чересчур быстро. Возможно, там с нами могли бы встретиться мои тетушки. Кажется, в кои-то веки Хансен прочел мои мысли.
Поехать что? Нет. Нам надо остаться здесь. Неужели ты не помнишь, что произошло только что, когда мы отъехали совсем недалеко от городских стен? Люди ненавидят нас. Когда мы поженились, они нас любили, а теперь обратились против нас.
По-моему, это преувеличение.
Ты так думаешь? Хансен качает головой, и на лице его отражается скептицизм. У тебя короткая память. Вся эта история, произошедшая на нашем севере, в этой отдаленной деревне, название которой я забыл
Стур.
Точно. До прошлой недели я никогда его не слыхал. Я говорю обо всей этой истории с черной водой и прудом, погибшими детьми и сиреневым льдом, или что это там было.
Мы не знаем, правдивы ли слухи о сиреневом льде, говорю я и невольно морщусь.
Правда это или нет, об этом говорят все. Все. Нынче утром пришло письмо от нашего посла в Аргонии, и ему уже об этом известно.
Теперь я хожу туда-сюда перед окном, пытаясь успокоиться.
Мне тоже нужно увидеть это письмо. Я такая же правительница, как и ты. Пора бы уже послам Монтриса да и всему двору понять это и перестать обращаться со мной как с королевой-консортом.
В этом-то и дело. Хансен подходит ближе. Вот вопрос, который нам надо решить. И я говорю это не только потому, что герцог Овинь сказал мне это сделать.
Я закатываю глаза. Совершенно ясно, что именно герцог сказал Хансену прийти ко мне и произнести эту бессвязную речь.
Ты можешь сердиться, сколько хочешь, Сирень, но мы должны смотреть в глаза фактам. Наш брак принес нам популярность, объединил наши королевства и обеспечил приток золота в казну, что было хорошо. Ты и я согласились ну, в общем мы согласились, что за закрытыми дверями каждый из нас будет вести свою собственную жизнь, а на людях мы должны притворяться. Улыбаться, приветственно махать руками и все такое прочее. И это работало. Но сейчас это перестало работать. Мы должны положить конец всем этим разговорам о тебе.
Не за этим ли во дворе муштруют солдат? спрашиваю я и взмахом руки показываю на окна.
Хансен кривится.
Солдатам не под силу убить мнение или слухи. К тому же мне докладывали, что эти парни вообще ни на что не годны. На севере они будут сразу же уничтожены черным снегом, или черной водой, или о чем там еще шла речь. Один удар молнии и им всем конец. Но даже десять армий не смогут поменять мнение людей о том, что ты на стороне афразианцев.
Мне неприятно это признать, но Хансен прав. Я берусь одной рукой за открытую ставню, чтобы было за что держаться, когда он скажет мне то, за чем явился сюда.
Нас хочет видеть Малый Совет, говорит он.
С каких это пор тебе стало не все равно, чего хочет Малый Совет? резко спрашиваю я. Хансен почти никогда не дает себе труда посещать заседания, так что обычно я являюсь на них одна. Но сейчас он, похоже, задет.
Что бы ты там ни думала, мне не все равно, что творится. Я умею прислушиваться к разуму. Всю свою жизнь я живу либо в Монте, либо в моей летней резиденции в горах. И, где бы я ни бывал и в наших городах, и в деревнях, и в хижинах пастухов и рыбаков, и в усадьбах знати, словом, везде, меня любили. Все любили меня. Всегда.
Я ему верю. Он красивый молодой человек и наверняка и в отрочестве был хорош собой. Он был наследным принцем, затем молодым королем, к тому же при всей его скучной предсказуемости и одержимости собаками и охотой в Хансене нет ни капли жестокости.
Он опять принялся ходить взад-вперед, вертя на пальце одно из своих вычурных колец.
А теперь, когда мы выезжаем вместе, ко мне относятся с ненавистью. Он качает головой, как будто не может в это поверить.
Они ненавидят не тебя, а меня, говорю я.
Полагаю, так оно и есть, задумчиво отвечает он. Они считают, что ты даешь прибежище афразианцам в этой своей сырой загадочной стране.
Но это же неправда! протестую я.
Не важно, правда это или нет. И мы это знаем. И вот еще что все это время наш брак оставался ненастоящим. Именно поэтому герцог Овинь и говорит и я с этим согласен, что пришло время поставить на первое место интересы королевства.