Зачем? переспросил он больного. Знай я зачем, не жил бы как живу, он горько хохотнул, хватаясь за тушу твари, обвившей его грудь. Ерл, что это за проблудь? Раньше таких не было, насколько я тебя понял?
Я тебе уже сказал, шеф, отвечал ему подчинённый, еле удерживая хищный ворох. Тут были только проекции страхов в форме шпионов, солдат, диверсантов и прочих в человеческой форме. Вонцес, можно сказать, застудил душу в тум он вдруг осёкся, отшатнувшись от больного.
У того из груди взметнулся серый столб. Он ринулся в несуществующее небо и разверз пасть над жертвами. Ерл отскочил куда подальше, Ребус стоял, задрав голову, и с кривой ухмылкой смотрел на него. Пасть вдохнула невоздух, забирая его у тех, кто был сейчас в душе Вонцеса, словно бы пустота устремилась промеж стен лабиринта, и они содрогнулись.
Сейчас оно попытается меня сожрать, спокойно прокомментировал Ребус. Пока будет пытаться, ты отпилишь его от Вонцеса.
Понял, кивнул Ерл.
И тварь набросилась на самую простую жертву, а Ерл ринулся к телу механика. Пасть гигантской твари поглотила фигурку в кафтане, и её бесконечная глотка пошла спазмами, силясь протолкнуть жертву в страшную глубь. На Ерла, который рвал её у основания, тварь не обращала внимания. И лишь когда полетели туманные ошмётки, четырехстворчатая пасть развернулась к нему, но тут же дёрнулась кверху что-то творилось у неё внутри. Пасть разверзлась и заорала, а Дитр Парцес где-то в кабинете зажал уши. Тварь кричала тысячами голосов, хныкала, свистела, пищала и ревела на все лады тысячами мёртвых голосов, которые когда-то раздавались в мире телесном, но ныне отошли во всемир. Глотку прорвало изнутри, и оттуда высунулась рука со скальпелем, а затем появился и сам Ребус, кромсающий тварь вдоль и поперёк.
Порядок, шеф? крикнул ему Ерл.
Ага, Ребус ловко прыгнул на землю. Или то, что было вместо неё в личной недействительности механика Вонцеса. Гляди, растворяется, он кивнул на тлеющую тварь. Обычный туман так не исчезает, но этот как будто сгорал и испарялся. Хотелось бы добить проклятие сегодня и выписать его поскорее. Справишься? Потому что я всё, он провёл ладонями по окровавленному животу.
Справлюсь, Ерл поскрёб прут клетки, который мигом начал ржаветь и осыпаться. Спасибо, шеф.
Дитр оторвался от окуляра и повернулся к шеф-душевнику, который, пошатываясь, поплёлся в другой конец комнаты. Он чуть не упал и опёрся на стену, а поняв, очевидно, что дальше идти не может, сполз на пол и снова закурил, задрав к потолку небритый подбородок. У душескопа его сменил Клес, который увидел, что пациент в нормальном бессознании.
Ребус выпустил струю дыма и с хрустом повернул голову к Дитру.
Я впечатлен, сразу же сказал он, едва Ребус успел открыть рот. Потрясающе.
Ребус хмыкнул и продолжил пыхтеть папиросой, стряхивая пепел прямо на пол. С Вонцесом закончили минут через пять, и Клес принялся возиться с приборами, отсоединяя нос и конечности, а затем с капельницей с питательным раствором. Ерл вытирал лоб рукавом, а затем нюхал ткань, словно боясь учуять на себе чужое безумие. Помогите встать, слабым голосом попросил Ребус, у которого сил, казалось, только и хватало на то, чтобы курить.
Дитр бросился к нему, но Клес его опередил, загородив своей тушей. Дитр про себя усмехнулся, представив себе армию, состоящую из солдат-клесов, которые так же будут относиться к своим офицерам. Такая армия стала бы непобедимой. Фельдшер, ростом почти с Ребуса, но ширококостный и потому казавшийся даже крупнее исхудавшего шеф-душевника, перекинул его руку себе через плечо и потащил прочь, пока Ерл занимался пациентом, даже и не думая требовать помощи у фельдшера. Клес притащил его в кабинет, а под конец уже почти нёс его на себе тот обмяк, и ноги его волочились по полу.
Ложись, так, приговаривал он, укладывая Ребуса на заваленный какими-то газетами диван. Спи.
Прибежал Ерл и, увидев, что шеф уже храпит, без зазрения совести включил свет. Дитр вдруг понял, что в жизни не видел более грязного и захламлённого кабинета. Переполненные пепельницы стояли на каждой плоской поверхности, на полу развалилась стопка бумаг, подоконник был заставлен пустыми бутылками, одна из чернильниц упала на пол видимо, уже давно, потому что пятно чернил больше не блестело, глухо въевшись в паркет. На письменном столе около печатной машинки с торчащим из неё листом сидел котёнок охранной эцесской породы и угрожающе желтел глазами на незваных гостей.