Может Анор и уступает Фаврир в опыте жизненном веками, но ей Великая даровала силу, которую не даровала ни одной царице дурф прежде. Что-то это да значит. Всё в воле Великих, может они и сами в ближайшее время раскроют тебе то, что желают сказать.
Рефаль с усилием, но поднялась с места. Коли дочь Жефин решила так держаться, то на то её право, царице в указ только Великие, а эту и Верховная царица вряд ли подчинит, если вопрос ребром встанет. Непоколебимая, непокорная, за время жизни с Фаврир эти черты лишь обострились в воительнице. И чего Огненную тянула на таких? Хотя Рефаль и сама хороша, как бы лада её не была нежна, а как упрется, можно волком выть, того гляди и отправит от себя, что даже взгляда бросить не посмеешь без разрешения. Эти женщины.
От мыслей о своей усладе крылатая даже руку в волосы запустила, сильнее сжав те у корней и взлохматила насколько вообще волос позволял. На том и закончили, когда Рефаль покинула Порывистую, решив оставить ту со своими чертягами в голове. Пусть разбирается, а коли совет пригодится, то и не обратится ведь. Ну ничего, ей надобно быть рядом, раз уж Дорэль не присмотреть за своей женщиной. Как забавно Богини свои рисунки выводят. Так и пошла женщина в свою палатку, устроившись на заслуженный отдых.
Аэль мысленно выдохнула. Чтож, царица Рефаль пусть и обладает проницательностью, то ненамного больше Дорэль. Значит все пребывало в прежнем укладе, и беда миновала. Сделав более учтивое выражение лица, Аэль кивнула хар своей женщины.
Я вас услышала, Рефаль. К сожалению, мне остается только мстить здесь и защищать моих дочерей. В том числе тех, что еще недоверчиво косятся на бескрылых.
Баргустка на миг отвела взгляд в сторону входного клапана, планируя сбежать от царицы вот так, но внутреннее ощущение остановило от подобного. Сперва Аэль привела в порядок клинок, потом ушла Рефаль. Теперь то оставшись с холодком послевкусия речи о погибшей царице, клинок влетел с лязгом в ножны. Легкая накидка легла на плечи, дабы укрыть от ветра, что уже начинал крепчать. Время шло.
Уже собирали посевы в тылу, наверняка заготавливали провиант. В лесах пушные звери сменили мех и готовились встретить день Милосердной. Именно ее время холодное, снежное, заставляло землю спать. А все время сна Великой клана Земли стерегла Милосердная мать клана Воды. Но этот день напоминал Аэль о более сухом и зловещем роке. Даже по самым благожелательным расчетам, клан Огня и Воздуха потеряет царицу Порывистую, чуть раньше или чуть позже этого дня.
Посему дел не бывало мало. Царица обошла привычно лагерь. Лазарет, лошадей, припасы. Требовалось все зафиксировать и прежде чем идти ковать меч, Аэль устроилась на груде руды. Вооружилась угольком и куском бумаги, на котором принялась описывать Дорэль ситуацию.
«Мы покинули крепость Зирак. Клан Света сдан бесам. Вопрос времени. Расположение основных войск клана Воздуха и Огня растянулось по нашим границам с Севера на Восток.
Прямо сейчас требуется пополнить резервы трав, тряпок и провизии. Позднее мои воины двинутся на Север для встречи с Великой Царицей. Холодает, Дорэль. Пришли теплых одежд и одеял. Раненые могут замерзнуть.»
Коротко и сухо. Кажется, что Аэль кто-то очень плохо научил писать письма, но, если сравнивать с письмами, что писала Огненная своей женщине, когда с близнецами Порывистая была в тылу, это еще было не плохо. Письмо оказалось сложено и передано дурфе, что открывает врата.
Точно в руки царице Дорэль. Да сохранят тебя Великие.
Аэль ускользнула из шатра и вновь вернулась к ремеслу. Переплавить тугой металл. Создать ему форму, отшлифовать, согнуть, сделать тем, что будет клинком. Работы на день, но этот мерный стук кузни все еще успокаивал воительницу и согревал кровоточивое нутро прежней свежестью давно забытых лет.
Глава 33
Ночь Лукавой застала не сном крепким с маленьким гутом Аэль у груди, а посланием, которое принесла Дева. Дорэль немедля покинула комнату, где сладко спала маленькая, пока её сон оберегали чары дурфы. Не гоже было ребенку так часто посыпаться. Сколь бы царица не была с ней заботлива, а отсутствие хал даже через столько времени давало о себе знать порой и беспокойными ночами. Слез родимой видеть не желали, ведь сердце итак кровью обливалось, когда тело с болью напоминало о случившемся.