В студии меня встречают любопытные взгляды. Но слабость показывать нельзя. Нельзя, и точка. Я откашливаюсь.
Работаем.
Отлично, отвечает Док. Задай жару. Это будет твой первый выход в свет, понимаешь? О чем ты хочешь сказать миру?
Я пожимаю плечами.
Он подкатывается ко мне в кресле на колесиках, наклоняется к моему уху:
Как мир с тобой обращается? Обижает?
Мир загнал в тупик мою семью. Швырнул меня на пол. Назвал бандюгой.
Дохрена что-то обижает, признаюсь я.
Док с улыбкой откидывается на спинку кресла.
Так расскажи ему, что ты об этом думаешь.
Я сажусь в уголке с тетрадью и ручкой. Док запустил бит на повтор. От басов ритмично подрагивает пол, и я чувствую ногами толчки.
Зажмурившись, я пытаюсь сосредоточиться, но перед глазами каждый раз встают ухмылки Лонга с Тэйтом.
Будь я тетей Пуф, я бы им конкретно жопы надрала. Чтоб эти трусы пожалели, что вообще про меня вспомнили.
Но я не тетя Пуф. Я слабая, беспомощная Бри, и у меня не было выбора, только послушно лежать на полу. Но будь я тетей Пуф, я бы им сказала
Нападете на меня, и вам крышка, бормочу я, записывая фразу в тетрадь. «Крышка». Есть хорошая новость: с «крышкой» дофига можно зарифмовать. Но есть и плохая: рифм реально дофига. Я стучу ручкой по ладони.
Жулик на другом конце гаража показывает Доку с парнями свои два ствола. На одном глушитель, и парни только что слюни на него не пускают. Тетя Пуф говорит, у Жулика столько стволов, что он жарит мощнее ракетного сопла.
Стоп-стоп
Нападете на меня, и вам крышка. При нас стволы, мы бьем из сопла прямо в дышло, бормочу я, записывая, чтоб нас не было слышно, мы ставим глушитель.
Чтоб нас не было слышно