Извините, больше не увидите.
Вы, наверное, очень хороший, но мне это не нужно, стукнулось мне в спину.
Что это? развернулся я на полушаге.
Ничего Ничего не нужно, не обижайтесь. Спасибо, что помогли, но больше не приходите и добавила чуть слышно: Пожалуйста.
И опять я ушёл, не оглядываясь, и с твёрдым решением выкинуть её из головы.
А она вернулась в свою квартиру на втором этаже. Возле кухонного окна стояла бабушка.
Хороший парень, зачем ты так?
Как так?
Бабушка сокрушённо покачала головой.
Слышу я плохо, а вижу хорошо.
Она со вздохом опустилась на табуретку, уткнулась лбом в руки.
Потому что хороший, ба. Не хочу никому портить жизнь. Сказала она устало кухонному линолеуму под ногами.
А мне?
Ты привыкла.
Бабушка со вздохом пригладила её короткие волосы и поцеловала в макушку:
Когда-нибудь я выгоню тебя на улицу и сменю замки, потому что слишком сильно люблю.
Понедельник
Комсомольская красная. Я сидел на скамейке, листая магазины в поисках нужных расходников, и кто-то опустился рядом. У кого-то в прорехах драных джинсов торчали худые коленки и на запястье болтался дурацкий браслетик из красной шерсти. Я поднял глаза, она подняла глаза. Я поздоровался.
Опять вы? спросила она.
Я пожал плечами: Скамейка место общего пользования
Мне пересесть?
Нет, извините.
Я кивнул и уткнулся в экран смартфона. Поезд пришёл, поезд ушёл. Я бросил косой взгляд: коленки на месте. Я вопросительно посмотрел на неё, она отвернулась. Остренький подбородок, остренький носик и острый язычок.
Она притягивала к себе, но это была не тяга любить, а тяга защитить. Как в ней жизнь держалась? Её тонкие мышцы кое-как удерживали хрустальные косточки скелета. Голубые венки опасно пульсировали под кожей толщиной с папиросную бумагу. Её бы в коробку с опилками запаковать, а не выпускать в наш дикий и агрессивный мир. Её бы обнять, но сломается. Я встряхнул головой, вытряхивая дурное и вернулся к поискам.
Мне неудобно за то, что я вам сказала там, под подъездом.
Зря, я на самом деле не должен был приезжать. ответил я, не отрываясь от экрана. От меня ждали ответ, и я спешил найти эти чёртовы расходники. Через минуту я нашёл, что искал и отправил в корзину. Я поднял на неё глаза и вложил в улыбку максимум добродушия. Наверное, это было похоже на преследование.
Она поймала мой взгляд и снова отвернулась. Да что ж такое? Я хлопнул по коленям и сказал:
Слушайте, я не знаю, как вас зовут, но вижу, что разговор не окончен. Мы можем ещё долго сидеть здесь, отворачиваясь друг от друга, а можем выпить кофе наверху и поговорить. Вы как?
Она молча встала и направилась к лестнице, а я удивлённо проводил её взглядом. У первой ступеньки она обернулась и с деланым недоумением развела в стороны свои тонкие ручки. Я вздохнул и пошёл за ней.
***
Её звали Зина Зинаида Бог ты мой. Так могут звать консьержку, главного редактора районной газеты или депутата муниципального совета, но не девочку с хрустальными косточками и прозрачной кожей. Зину от собственного имени отделяли килограммы мяса и децибелы голоса. Зина Она и представилась со смущённой улыбкой да, бывают родители со своеобразным чувством юмора. Она это не сказала это вслух, но иногда я умею читать по глазам. Простите меня, все Зины мира за этот глупый стереотип.
Зина не раскрыла мне свои тайны, и вообще говорила мало. Большую часть времени она рассматривала панно с венецианской улочкой, а я миниатюрное ушко с блестящим гвоздиком и профиль, похожий на ёжика с детского рисунка. Я тоже был не особо разговорчив, поэтому тишину нарушали редкие короткие фразы с односложными ответами и хлюпанье кофе, вливающегося в рот. Но один итог у нашей встречи был. Мы появились друг у друга в телеге. Без номеров. Я так и назвал её Ёжик, а как записала меня она понятия не имею. Может, Тим Носильщик? Носильник-потаскун?