Глава пятая
Джон Гриффит принял решение в отношении Эмильен Лавендер уже давно. А решений своих Джон Гриффит не менял. Присмотревшись получше, можно было увидеть, что отношение Джона Гриффита к Эмильен Лавендер зиждилось на чувстве более мощном, чем ненависть.
Прорывалось это в том, как он на нее смотрел. На почте, у нее во дворе, в окне пекарни с погруженными в тесто руками, размазанной по щекам мукой и низким тугим пучком на затылке. В течение семнадцати лет страсть Джона Гриффита к Эмильен Лавендер билась в его венах, кровоточила на его деснах. Она проступала в красноте белков его глаз, в румянце на щеках. Ревность буквально прожигала горло, когда он видел своего сына с дочерью Эмильен, Вивиан.
Джон Гриффит был человеком злым и надменным и считал, что заслужил в жизни гораздо больше, чем имеет. Он водил фургон доставки в небольшой прачечной на Пайонир-сквер. Бóльшую часть своей скудной зарплаты тратил в наркопритонах Чайна-тауна. С 1925 года, когда семья Лавендеров переехала в Вершинный переулок, его жена Беатрис убирала на Ферст-Хилл в домах намного более шикарных, чем ее собственный. Длинный маршрут разноски газет занимал у его сына три часа. Только благодаря тяжелому труду обоих, Беатрис и Джека, дом Гриффитов не впал в полное запустение.
Джек, ты обманываешь мои надежды, сказал как-то Джон Гриффит сыну. Всегда их обманывал.
Джон и Джек сидели по разные стороны кухонного стола. Джек наблюдал, как отец доедает очередной кусок шоколадного торта.
Беатрис потом часто думала об этой минуте, но ни сын, ни муж не помнили, что она тоже там присутствовала. Всего несколько месяцев назад больше двух тысяч американских моряков от имени Соединенных Штатов вступили во Вторую мировую войну. Состояние войны несло в себе многое, но для Беатрис Гриффит (сыну которой исполнилось только семнадцать, и он, к счастью, был слишком молод для фронта) оно заключалось в продовольственных карточках. Ей и без того было трудно поддерживать мир за обеденным столом, а тут еще муж, которому подавай отборный стейк в то время, как Гриффиты едва могли позволить себе овощи, которые Беатрис выращивала сама. При угрозе исчезновения яиц, сахара и масла угождать Джону Гриффиту за обедом становилось все сложнее. Ей приходилось прятать от него продовольственные карточки, чтобы ей и Джеку было что поесть. Видимо, чувствуя свою вину перед ним, Беатрис в тот вечер пошла у мужа на поводу: он потребовал свой любимый десерт, и ей пришлось пустить в ход последние четыре яйца.
Джон Гриффит почти никому не позволял наблюдать, как он ест, по его мнению, это наводило других на мысль о его слабости. («Или человечности», думала тогда Беатрис. Но вслух ничего не говорила. Да и вряд ли вообще когда-либо осмелилась бы сказать такое Джону Гриффиту.) Но тот вечер был исключением. В тот вечер жена и сын Джона Гриффита были удостоены чести смотреть, как он наслаждается изумительным вкусом каждого кусочка.
Джон Гриффит указал вилкой на Джека.
Сын Амоса Филдза капитан футбольной команды, сказал он. Сын Роя Зиммера, вернувшись с войны, примет на себя управление семейным бизнесом.
У меня есть работа начал было Джек.
Джон вскочил со стула и бросился к сыну, уронив тарелку с шоколадным тортом на пол. Остановившись перед Джеком, он замер с вилкой, нацеленной на его адамово яблоко.
И что, тебе за это медаль, что ли, навесить? спросил он ледяным голосом. Мнишь себя героем, потому что газеты разносишь?
Джек непроизвольно вздрогнул, и на отцовских губах, испачканных глазурью, заиграла холодная ухмылка. Пока жена убирала с пола, Джон замахнулся на следующий кусок торта.
А вот взять сына Джона Гриффита, моего сына, произнес он сквозь стиснутые зубы, о котором только и вспомнят, что он трахал дочку местной ведьмы. Джон хрюкнул. С этим пора кончать, Джек. Пора бы тебе приносить пользу.
Он сверлил сына взглядом, пока Джек не отвел глаза, стыдясь этого проклятого желания моргнуть. Джон резко взмахнул огромной ладонью, отправляя Джека вон из-за стола. Поднимаясь с места, Джек вдруг с содроганием осознал, что в глазах отца, который себя считает великим, самое большее, чего может добиться он сам, это быть полезным.
В январе 1942 года в Западном Сиэтле распахнул двери новый кинозал. Торжественное открытие «Адмирала» было обставлено с шиком, и почти все местные жители посетили его. На фото в газете «Сиэтл пост-интеллидженсер» целая толпа любителей кино собралась под ярко освещенным козырьком на фоне переливающейся надписи «Лучший кинозал Сиэтла». С краю стояли девочка и мальчик одного роста, его рука с нежностью обнимала ее за талию.