Все-таки сомневаюсь, ответил я, сдерживая смех над столь нелепой попыткой оправдать свою неуклюжесть.
Вот именно. К тому же уже рассвет, он указал рукой на восток, где небо стремительно окрашивалось светлой полосой. Думаешь, стал бы я разбивать фонарь в ночную тьму, хоть и знаю дорогу наизусть? Как думаешь, стал бы?
Думаю, вы бы отложили исполнение своего трюка на другой раз.
Правильно думаешь, огрызнулся Бездарщина, словно услышав в моем тоне иронию.
Остаток пути примерно метров пятьсот мы прошли в молчании. Небольшой одноэтажный дом, в котором Бездарщина жил со своей семьей, стоял на небольшой поляне посреди леса, и представлял собой довольно грубую бревенчатую постройку, весьма походившую на русскую избу.
Не шуми, прошептал мне мужчина, когда мы подходили к крыльцу. Не хочу будить жену и дочь.
Я кивнул с пониманием. В тот же момент Бездарщина споткнулся о низкое крыльцо, фонарь выскочил у него из рук и с грохотом влетел прямо в пустое железное ведро, стоявшее у стены дома. А сам хозяин, врезавшись лбом в дверь, в итоге распластался на крыльце, за одну секунду наделав шума, которым можно было разбудить целый поселок. Я бросился ему на помощь, однако он жестом остановил меня и прошептал:
Стоп. Ты думаешь, что я всерьез упал? Это проверка, мой друг. У моих женщин сон такой, что можно из пушки палить им все равно. А вот если они не спят, то поднимают вопли от малейшего неосторожного шума, который я как и любой живой человек иногда допускаю. Ты понимаешь?
Я кивнул. Продолжая лежать на крыльце, Бездарщина приложил палец к губам, призывая меня хранить молчание. Через полминуты, он медленно и осторожно поднялся на ноги, и мы вошли в теплую, слабо освещенную восходящим солнцем гостиную. Я почувствовал характерный запах домашнего уюта, и меня охватило невероятное чувство покоя, словно в этом доме я действительно был как в крепости. Тут же меня начали одолевать чувства голода и усталости; захотелось подкрепиться, а после этого растянуться под теплым одеялом и забыть обо всех обрушившихся на меня волнениях этой ночи.
Насчет крепкого сна своей жены и дочери, Бездарщина, по всей видимости, не соврал, и в полной тишине провел меня через меблированную скромно, но с непритязательным вкусом, гостиную к двери в ее дальнем углу. Шагнув за эту дверь, он нащупал выключатель и в тусклом свете мы спустились в небольшую, сплошь обшитую лакированной доской, жилую комнату, с широкой убранной кроватью, старым обветшалым шкафом и массивным столом на резных ножках.
Устраивайся, бедолага, участливо сказал Бездарщина и похлопал меня по плечу. Недолго тебе знать покой.
Я поблагодарил его с горькой усмешкой и, попросив о скромном завтраке, привел его в небывалое воодушевление.
Гренки! воскликнул он. Фирменные гренки, обжаренные в яичном соусе! Нет ни одного человека, который бы справился с их приготовлением так, как я! Что скажешь?
Это будет чудесно, ответил я, еще сильнее почувствовав голод.
И когда Бездарщина удалился охотно выполнить мой заказ, я скинул плащ, растянулся на кровати, и вскрыл конверт, переданный мне Георгом. Однако, перед тем как прочесть письмо, я обратился к собственной памяти и еще раз повторил все, что я о себе знал. Три месяца назад, в январе этого года, я очнулся в больнице с совершенно пустой головой. Единственное, что я помнил это имя и фамилия. От врачей, занимавшихся моим лечением, я узнал, что был найден в бессознательном состоянии в какой-то подворотне, после чего и был госпитализирован. Мне объяснили, что болезнь моя не такая уж редкость, и внезапная потеря памяти встречается сплошь и рядом, что вызвать подобный синдром может внезапный сильный стресс, постоянное моральное или физическое напряжение, и вообще, много чего еще. Врачи успокаивали меня тем, что память обязательно постепенно вернется, в течение полугода или года, но необходимо соблюдать покой и режим, обязательно наблюдаться у врачей, и раз в неделю проходить процедуру какого-то нового, невероятно эффективного гипноза. Уже после первого подобного сеанса, я вспомнил, что мне двадцать пять лет, и что я совершенно одинокий человек, не имеющий ни родных, ни близких людей (стоит заметить, что это воспоминание было довольно смутным). После второго сеанса я вспомнил, что работал могильщиком на кладбище (впоследствии врачи делали акцент на том, что именно моя работа является причиной моего недуга), что у меня есть квартира в Старом городе и данные, которые я предоставлял о себе после гипноза, подтверждались полицейскими проверками. Моя квартира, в которую меня проводили после выписки, и в которой я находился практически безвылазно в течение трех последних месяцев, отлучаясь только в магазин и для поездки на сеанс терапии раз в неделю, не пробудила во мне ни малейших ассоциаций с прошлым. Возвращаться к прежней работе мне было строго противопоказано, и все это время я находился в бессрочном оплачиваемом отпуске. Контакты с людьми тоже не поощрялись моими врачами, утверждавшими, что в одиночестве процессы восстановления нейронных связей в моем мозгу будут проходить значительно быстрее. Дальнейшие сеансы терапии приносили весьма сомнительные результаты: например, я вспомнил любимую футбольную команду, названия любимых фильмов (но не сами фильмы), и даже несколько стихотворений. И хоть эти воспоминания не особо вдохновляли меня, зато вдохновляли врачей, утверждавших, что все идет как нельзя лучше. Итак, вот и все, что я знал о себе к началу той памятной ночи: меня зовут Жак Простак, мне двадцать пять лет, я нелюдимый могильщик.