А вот и разбежался! Я ведь про первый эпизод тоже его спрашивал с прохладцей, издалека. Он мне семь бочек арестантов, а я ему факты, очные ставки и все такое прочее, после чего и сознаваться пришлось, и оправдываться. Поэтому он встает, смотрит в твои красивые голубые глаза, бьет себя в грудь и «чистосердечно» сознается в последнем из преступных фактов своей жизни. Протокол, значитца, подписи и другие рассказы
Зазвонил телефон Панков из дому интересовался, не сознался ли Груздев.
Нет пока, сказал Жеглов. Да вы не беспокойтесь, Сергей Ипатьич, развалится Положив трубку, Жеглов пошутил: Спи спокойно, дорогой товарищ Стар стал прокурорский следователь Панков. Раньше, бывало, пока сам обвиняемого не расколет, хоть ночь, за полночь, хоть до утра, хоть до завтра будет пыхтеть. Смешно
Ты не отвлекайся, Глеб. Про следственные вопросы ты рассказывал. Мне ведь по книжкам некогда учиться.
Молодец, Шарапов! похвалил Жеглов. При твоей настырности будешь толковый орел-сыщик. Слушай. Значитца, раскололся наш клиент на второй эпизод, ты ему без промедления третий адресок шепчешь. Притом снова железный. А он в это время приходит в соображение, что про второе дело он ни на чем развалился, без доказательств, и охватывает его, конечное дело, досада. И вскакивает он на ножки молодецкие, ломает свои ручки белые, Христом Богом и ро`дной мамой клянется, что нет на нем ничего больше, все как есть отдал! Тогда ты, как и в первый раз, всю карусель ему по новой прокручиваешь: и свидетеля-барыгу, и прохожего-очевидца, и подельщика на очной. И снова ему деваться некуда, и снова он тебе покаяние приносит полное, с извинениями и всяческой божбой. Тут тебе самое время в негодование прийти, объяснить ему, поганцу, что коли каждый эпизод таким вот макаром придется доказывать, клещами из него тянуть, то у народного суда сроков не хватит для подобного отъявленного нераскаявшегося вруна-негодяя. «И на Якиманке, выходит, ты не был, и в Бабьегородском не твоя работа, и Плющиха тебя не касается и так далее и тому подобное» всю сводку ему, короче, за год вываливаешь, лишь бы по почерку проходило
Так ведь он с перепугу и чего не было признает? обеспокоился я. В смысле чужие дела себе припишет?
Будь спок. Жеглов налил себе в стакан остывшего чаю и отхлебнул сразу половину. Чужое вор в законе сроду на себя не возьмет Я имею в виду, при таком следствии. Да и ты на что? Проверять надо! А он, когда его вот так, по-умному, обработаешь, все делишки свои даст, как говорится, за сегодня, за завтра и за три года вперед! Учись, пока я жив! И он самодовольно похлопал себя по нагрудному карману.
Учусь, сказал я серьезно. Я этот метод вот как понял! А ты мне еще всякое рассказывай, я буду стараться
В коридоре раздался гулкий топот, я открыл дверь, выглянул быстрым шагом, почти бегом, приближались Пасюк и Тараскин. Пасюк первым вошел в кабинет, пыхтя, подошел прямо к столу Жеглова, вытащил из необъятного кармана своего брезентового плаща свернутые трубкой бумаги, аккуратно отодвинул в сторону хлеб, положил трубку на стол и сказал:
Ось протокол обыска та допросы жинок.
Нашли чего? спросил с интересом Жеглов.
Та ничого особенного ухмыльнулся Иван.
А что женщины говорят?
Жинка його казала, шо був он у хати аж с восемнадцати рокив
А квартирная хозяйка?
Заговорил наконец Тараскин:
Хозяйка показала, что с утра его не видела и вечером на веранде ихней было тихо. Так что она и голоса его не слышала. Как с утра он на станцию ушел, мол, так она его больше не видела.
Ясненько, сказал Жеглов. Значитца, не было его там.
А жена?.. спросил я.
Наивный ты человек, Шарапов! засмеялся Жеглов. Когда же это жена мужу алиби не давала? Соображать надо
Да, это, конечно, верно. Я взял со стола протоколы допросов почитать, а Жеглов походил немного по кабинету, посоображал, потом вспомнил:
Да, так что вы там «ничего особенного»-то нашли?
Пасюк снова полез в карман плаща, извлек оттуда небольшой газетный сверток, неторопливо положил его на стол рядом с протоколами. Жеглов развернул газету.
В его руках холодно и тускло блеснула черная вороненая сталь.
Это был пистолет «байярд»!
В комнате было невероятно накурено, дым болотным туманом стелился по углам; глаза слезились, и я, несмотря на холод топить еще не начинали, открыл окно.