Потом она торопливо варила макароны, тушила рыбу, готовила салат ребенку нужны свежие овощи. Найденыш все это время сидел на кухонном стуле, одетый в ее футболку, закутанный в махровое полотенце и грыз сушки, запивая найденным в шкафу соком. Еда, купленная для готовки на выходные, неожиданно попала под раздачу в пятницу, а сговоренный с желудком разгрузочный вечер пришлось отложить.
Почему сама не ешь? подозрительно поинтересовался Совенок, точно она его травить собралась.
Ем, обреченно вздохнула Юля, накладывая себе макароны с рыбой. Потом пришла очередь чая и круассана. Даже варенье для такого случая нашлось в шкафу.
Малыш увлеченно уплетал сладости и пил чай, а Юля достала мобильник, набрала сто двенадцать, повисела на линии минут пять, пока усталый голос оператора не ответил:
Слушаю.
Узнав о найденном ребенке, оператор оживился и мигом переключил ее на полицию. Там выспросили кучу подробностей, записали адрес и данные Юлии и предложили доставить ребенка в отделение.
Вы что, издеваетесь? возмутилась девушка. Девять вечера. Ему спать пора, а вы его в отделение предлагаете везти, точно преступника. Это же ребенок! Утром пусть приходят из опеки, и будем решать.
Дежурный попросил подождать на линии, получил добро от начальства и разрешил оставить найденыша дома. Юля записала номер отделения, обещала звонить, если что, и отключилась. Выдохнула самое сложное еще впереди, и тут же замерла, наткнувшись на серьезный взгляд малыша.
Не хочу домой, провозгласил Совенок.
Юля прикусила губу, сдерживая эмоции. Воображение уже рисовало жуткие картины, и она чувствовала себя предательницей. Но ведь это чужой ребенок, она не может оставить его себе. У него есть пусть и плохая, но семья.
Никто тебя домой прямо сейчас не отправляет, попыталась мягко объяснить Юля, но нам надо связаться с твоими родными.
Зачем? насупил серые брови деть. Тряхнул подсохшими волосами, которые так и остались грязно-серыми, как ни старалась их отмыть Юля.
Но ведь они волнуются. Девушка растянула губы в жалкой попытке улыбнуться. Глаза защипало, и ей пришлось приложить усилия, чтобы не расплакаться. Пятничный вечер превращался в мелодраму. Она, чужой ребенок и его беды. Не хватало только бывшего, который умел довести любую мелодраму до трагедии.
Нет, не волнуются, воспротивился Совенок, у отца эсхарат[1], у брата тэорат, а Жансар только и знает, что орать, какой я дурак.
Обилие чужих слов цыганских? сбивало с толку, как и странные имена. А еще мальчишка умел строить сложные фразы. И она поймала себя на мысли, что не знает, как вести себя с этим ребенком, который даже имени своего назвать не хочет.
Жансар, он Юля замялась, подбирая слова, потом вспомнила распространенный тест и резко протянула руку, якобы поправить Совенку волосы.
Тот не дернулся. Наоборот, подался вперед и зажмурился под лаской, а она со вздохом взлохматила жесткие волосы Совенок все глубже пробирался в сердце. Не дернулся значит, не били, но откуда тогда шрамы?
Кто он тебе? задала Юля вопрос по-другому.
Совенок по-взрослому вздохнул, хрустнул сушкой они явно пришлись ему по вкусу и ответил:
Воспитатель, только он плохой, я его не люблю. В прошлом месяце запретил мне ездить на вальшгасе, не пустил ловить ерьков и отобрал кинжал, подаренный братом.
Малыш путал русские и иноязычные слова, и Юля не понимала: то ли у него богатое воображение, то ли он действительно иностранец, но почему тогда говорит без акцента?
Знаешь, я бы тоже хотела прокатиться на вальшгасе. Это лошадь? попыталась она нащупать почву под рассказами Совенка.
Не-а, мотнул головой деть. Сейчас покажу.
Он положил ладонь на грудь, и из-под пальцев брызнули белые лучи, а когда отнял, Юля увидела висящий на шее кулон светящийся голубыми искрами кристалл, который обнимало когтистыми лапами нечто похожее на ящерицу.
Это вальшгас, объявил Совенок, ткнув пальцем в ящерицу, и Юля заторможенно кивнула в ответ. Вальшгас так вальшгас. Какая теперь разница, когда ей только что продемонстрировали то, чего быть не может. Она ведь мыла ребенка, осматривала его одежду кулона на нем не было.
Можно? спросила Юля, протягивая руку.
Совенок разрешил. Она осторожно, одним пальцем, коснулась камня исключительно с целью проверить реальность происходящего. Камень на ощупь был теплым и твердым. Иллюзия исключалась. Шизофрения выходила уж больно многоплановой и занятной. Что тогда? «Секретные материалы»?