Я хочу сделать что-то важное, произнёс Эдуард.
В каком смысле? спросил Михал.
Всю жизнь я копил деньги, дрался за каждый цент, состояние было моей целью, и я продолжаю зарабатывать. Когда я уйду из этого мира, окажется, что всё моё состояние, мой песчаный замок, который я возводил всю жизнь, мгновенно снесёт приливом.
Вы, наверное, шутите, усмехнулся Михал и затем добавил, уже серьёзно: Шутите, верно?
Михал был молод ему едва перевалило за сорок, и не хватало минимум пятидесяти лет для того, чтобы понять проблемы старика. Всё, о чём он думал, это деньги и власть, прямо как Эдуард в молодости. Михал был родом из маленького российского городка Лингуин на границе с Китаем, вырос в бедности, и это оставило на нём свой отпечаток. Теперь его мучало патологическое накопительство. Он был жаден и пытался дотянуться до всего, что оказывалось в его поле зрения. Даже воровал ручки из приёмных различных компаний. Он одевался так, словно все вещи перешли к нему по наследству, ел самую простую пищу, а в свободное время ездил на «Фольксвагене Дейл» две тысячи семьдесят четвёртого года, древней развалюхе, купленной с рук. Из электроники в его автомобиле был лишь транзистор на последнем издыхании, управляющий сигнализацией. А включался он скруткой проводов.
Однажды Эдуард оказался в имении Михала в Германии. Такого бардака он не видел даже на свалке. Михал нёс в дом абсолютно всё, что могло пригодиться и не могло никак. Выглядело это невероятно дико: дом, стоимостью в миллионы долларов, элитный район, дорогая охрана, а внутри целый склад барахла, который не взяли бы и бездомные. Эдуард заставил Михала купить для работы дорогой костюм, чтобы выглядеть представительно, тот два дня ходил с кислым лицом. Но он был хитёр, этого не отнять, про таких говорили «без мыла влезет».
Вы самый известный человек в мире, вы достигли вообще всего что можно, сказал Михал. Чего вам ещё желать?
Знаешь, для чего обычные люди копят деньги? спросил Эдуард, обращаясь будто в пустоту.
Разумеется, знаю. Мой отец пытался купить дом, но всё проигрывал в карты.
Они копят, чтобы их потратить, вот в чём наше отличие. Я же зарабатывал их, чтобы они были.
Быть самым богатым человеком здорово, разве нет?
Было, ответил Эдуард. Больше нет. Уже лет двадцать деньги не приносят мне никакого удовлетворения, поэтому я решил их потратить.
В каком смысле? Лицо Михала вытянулось. На что?
Посмотри в окно. Что ты видишь?
Бродяг, наркоманов, воров.
Ты видишь безработных, поправил Эдуард. Несколько лет назад мы сделали их такими. Экономика лопнула, и это повлекло за собой смуту. Никто не знает, сколько продлится этот кризис. Я намерен это исправить.
Скажите, что вы шутите, пожалуйста. Вы ведь не собираетесь покупать еду этим голодранцам?
Конечно, нет, ответил Эдуард. Я не куплю то, что можно проесть или износить, этим пусть занимаются производители кроссовок. Я дам всем работу, построю тысячи заводов по всему миру и создам новую банковскую сеть. Но это ещё не всё: я волью огромные деньги в освоение новых планет. Хочу, чтобы люди жили не только на Луне и Марсе, и тогда меня запомнят не просто как самого богатого человека.
Вы сегодня ели? спросил Михал. У вас нездоровый вид.
Мне сто четыре! И я ещё никогда не был в столь здравом уме.
Много лет назад Эдуард принимал участие в финансировании строительства колонии на Марсе, а также в создании жилых и рабочих пространств на Луне. Это не принесло ему финансовых успехов, но он всё равно был доволен проделанной работой. На Марсе сейчас живёт больше пятнадцати тысяч человек, а Луна и вовсе изменила вид сейчас, если посмотреть на небо, можно увидеть белый диск, крест-накрест пересечённый чёрными линиями человеческих построек.
Больше часа они ехали молча. Радио не играло, а телохранитель Хи на переднем сиденье, отделённый от них перегородкой, вообще никогда не разговаривал. Изредка в борт прилетал камень, брошенный из толпы, или были слышны ругательства в их адрес. Транспортом управлял автопилот, он мягко вёз их в центр города, где за бетонным забором находился район элитных особняков.
Эдуарда не покидало чувство тревоги, но не из-за разгневанной толпы на улице, а по другой причине. Он всегда прислушивался к своей интуиции, и если другие люди видели в ней что-то сверхъестественное, то он объяснял её гораздо проще: глаза заметили то, что сознание видеть не хочет.