Парни, не подскажете, как пройти к Красной площади?
В ответ увидел он качание голов и услышал непонятные звуки, впрочем ожидаемые.
А, так вы по-русски не разговариваете? Were are you from? спросил он, ненатурально изображая удивление и излучая доброжелательность.
From Gemany, было ответом.
Really? лица друзей расплылись в радостной улыбке. How do like it here?
Чкалов уже вступал в свои права как человек, владеющий языком:
What hotel are you staying in? Have you already been in Tretyakov picture gallery?
В таком восторженном ключе, в соответствии с диалогами, которые можно увидеть в советских учебниках английского языка, началось общение. Далее Чкалов, обладавший очень скромными познаниями в области культуры, перевел разговор на политику: как обстоят дела со свободой слова на Западе? Знают ли немцы, что права человека в СССР подавляются, а за недовольными следит КГБ? Сахаров, Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ» Бизнес бизнесом, а душа просила заветного «антисоветского». Хотелось ему, как и каждому фрондирующему советскому интеллигенту, взаимопонимания: свободы в Совдепии нет, коммунисты ненастоящие, Ленин перевернулся бы в гробу, увидев, что творится в стране. Он искренне огорчился, когда однажды услышал от греков, с которыми общался у гостиницы «Турист», что старшее поколение в их стране с симпатией относится к социализму и лишь молодежи больше нравится капитализм. Ну и что хорошего в этой совдепии, возмущался про себя Чкалов: правду услышишь только по «Голосу Америки» или «Немецкой волне», кругом одно лукавство и откровенное враньё, настоящие, честные, талантливые писатели печатаются лишь за границей, диссидентов сажают. Почти за личную обиду посчитал он тогда мнение греков, про себя назвав их «оборванцами», тем более что навара от них не было никакого. Но, как выяснилось, новых немецких друзей политика также не интересовала: жили они в своём благоустроенном немецком городишке, имели небольшой бизнес типа автосервиса, пили по субботам пиво, и до Сахарова, Солженицына или Якира (имена в то время почти священные для Чкалова) им не было ни малейшего дела. Это были добродушные парни и, главное, не алчные, как некоторые «демократы», которые везли в «Советы» барахло на продажу. О всемогуществе КГБ немцы уже слышали, а после разговора с друзьями лишь утвердились во мнении и даже стали оглядываться по сторонам в надежде угадать агента в каком-нибудь «случайном» прохожем, шедшем навстречу наверняка не с тою целью, с каковой ему хотелось это представить. Всё шло по плану, но возникла одна трудность: как после таких высоких материй перейти к вопросу продажи заграничного тряпья, может быть даже нательного? Это после Солженицына-то Но интуристы сами помогли им выйти из щекотливого положения. Только что собирался Чкалов произнести заветное то, ради чего устраивался весь этот спектакль: «Кен ю сел ас джинс?» как Рыжий спросил: а что, дескать, нельзя ли в России приобрести «айк»?
Икону? озадачился Чкалов, но, почувствовав, как товарищ толкнул его локтём, мгновенно сообразил: Как же, почему нельзя?
И друзья, ободрённые возникновением общего интереса, пообещали немцам достать икону, еще не зная, как они это осуществят. Одна возможность сделки делала этот вопрос не столь важным. Это были первые иностранцы в их жизни, первые партнеры, загадочные существа, почти всемогущие в их понимании представители «свободного мира» того мира, где запросто продаются джинсы и даже джинсовые комбинезоны, где не надо конспектировать труды классиков марксизма-ленинизма, учась на физико-математическом факультете, можно сколь угодно ругать власть и делать это публично, не боясь, что тебя «заметут», где, наконец, официально существуют публичные дома, а девушки не отличаются целомудренностью, которая так омрачала жизнь молодых людей в «совдепии». Да что там девушки на Западе ведь и живых Пола Маккартни и Джона Леннона можно увидеть. Это тебе не Анжела Дэвис или тот старик, который устроил голодовку перед Белым домом и пил каждый день «viteminize water».
Cоглашаясь на сделку, Чкалов имел в виду соседа по квартире, у которого видел икону. Семья Чкаловых жила в коммуналке с соседкой старушкой, занимавшей ближайшую ко входу комнату. Сын её, Славка, до старости так и оставшийся для братьев Славкой, а не Вячеславом, проходил действительную службу во флоте. Служили тогда долго, но Славка, хотя и не обладал большим умом, был человеком, который хорошо понимал свою выгоду. Написал заявление, что хочет поехать на целину, и вернулся домой на год или два раньше. Никуда он, разумеется, не поехал, а устроился таксистом и стал водить домой девок, из-за чего у него возникали конфликты с отцом Чкалова, который полагал, что жить с женщинами вне брака почти преступление, и был недоволен, что в квартиру, где находятся его дети, ходят «проститутки». Он даже надеялся под этим предлогом выселить Славку из квартиры и занять его площадь. Действительно, нравы в то время были таковы, что «свободные» отношения считались циничными. Славка это понимал, поэтому и права свои особенно не качал. Настоящим таксистом он так и не стал, потому что был не жаден до денег и не охоч до работы на износ. В ночную смену машина его нередко стояла у подъезда, а сам он спал, уставая от встреч с «проститутками». Машина не закрывалась, поэтому мальчишки часто забирались в неё и играли в карты. Иногда забывали выключать свет, и тогда Славка ругался, что они разрядили аккумулятор. В конце концов он нашел свою нишу окончив курсы иностранных языков при МОСГОРОНО, устроился гидом в «Интурист». Это прослужило хорошим примером для Чкалова, который убедился, что при желании и достаточном старании можно выучить язык, не имея больших способностей. Если уж Славке это под силу, то почему бы и ему не попробовать? Он и в «Интурист» не отказался бы устроиться: работа приличная, и учиться в институте не надо. В том, что впоследствии Чкалов получил три высших образования, была и заслуга соседа, пример которого воодушевил его.