Чкалов мечтал побывать в Средней Азии. Ему казалось, что Самарканд и Бухара в силу удалённости от европейских центров застыли во времени и это помогло бы ему проникнуться духом прошлого. Может быть, была в этом доля правды: среднеазиатские республики продолжали жить своей жизнью, лишь места баев заняли секретари райкомов. Мечта эта не была осуществлена, а вот Суздаль он посетил, и с этого дня началась любовь его к старым русским городам: Владимиру, Костроме, Ярославлю, Ефремову несмотря на неказистость последнего. Именно в средних и малых городах сохранился, как ему казалось, дух прошлого. Никак не походил этот почти патриархальный в его сознании мир на жизнь мегаполиса с его суетой, стотысячными праздничными демонстрациями и навязчивой пропагандой, подобной надоедливому жужжанию мухи. В небольших и средних провинциальных городах идеология была сведена до формального минимума, не мешая естественному течению жизни. Люди создавали атмосферу неспешности, простоты и доброжелательности, сохранившуюся до нынешнего времени
С тех пор как Чкалов уволился с работы и был отчислен из МАДИ, потянулись дни, похожие один на другой, но совершенно нескучные. С утра брал пиво и шёл к друзьям, таким же праздным, или, предварительно созвонившись, встречался с ними в «Пиночете», пивной на Волоколамке (сейчас там «Чебуречная СССР»). Подтягивались и ещё знакомые. Можно было перекинуться словом с теми, кого не видел уже долгое время. Так, на выходе из пивной встретил одноклассника, Колю Г., и был поражён перемене, произошедшей с ним. Коля, когда-то пустейший, самовлюблённый юноша, превратился теперь в серьёзного мужчину, сдержанного и мягкого в разговоре. В результате несчастного случая маленький сын его пострадал, и теперь вся жизнь супругов была посвящена заботе о нём.
Утро для друзей начиналось ближе к обеду, потому что накануне они засиживались за полночь: слушали музыку, западные «голоса», ругали «совдепию», обсуждали подготовку к печати очередных номеров «ШЛ», нисколько не заботясь о том, что на следующий день надо будет идти на работу или в институт. Почти каждый член этого сообщества «тунеядцев» претендовал на то, чтобы его считали личностью неординарной по сравнению с «пиплом», «трудящимися». Один до отчисления учился в Строгановке (училище находилось напротив дома, где жил Чкалов), другой в МГУ, третий был сыном пьющего диссидента, четвертый носил необыкновенно модную курточку, приобрести или «достать» которую уже было своего рода искусством. Посещали различные тусовки, где выступали нонконформистские музыкальные коллективы. Слухи о том, что в том или ином месте намечается «сейшен», приходили из разных и часто непроверенных источников: кто-то сказал, кто-то слышал, кому-то позвонили. Не всегда это подтверждалось, и тогда приходилось возвращаться домой не солоно хлебавши. Иногда администрация, давшая добро на проведение музыкального вечера, шла на попятную, если выяснялось, что организаторы лукавили, не раскрыв истинный характер мероприятия. Когда начальник общежития или директор клуба видел странную публику, его начинали тревожить сомнения в правильности решения провести «вечер любителей советской песни». А уж когда появлялись сами «артисты», внешне ничем не отличавшиеся от своих почитателей, и начинали «орать» в микрофон, становилось очевидно: лавочку пора закрывать, пока не дошло до беды.
«Рубиновая атака» одна из таких нонконформистских групп, на которые ходил Чкалов. Зима, легкий морозец. Общага МАДИ на «Соколе». Студентов самого института немного, народ в основном пришлый. Ладно если бы просто пришлый но какой? Парней от девчонок не отличить из-за длинных волос, одеты так, что на улице не каждый день встретишь в цепях, драных «штанах», с крестами. Табачный дым стоит коромыслом, пустые бутылки от спиртного в туалете, шум такой, что приходится кричать, чтобы быть услышанным, но все довольны, почти счастливы.
Будучи уже в солидном возрасте, Чкалов вспомнил своё увлечение рок-группами того времени и нашел в сети композиции «Рубиновой атаки». Музыка не произвела на него прежнего впечатления. Наверное, настрой молодых людей зависел тогда от других факторов. Привлекала сама атмосфера сейшенов, рождавшая чувство сопричастности к ордену посвященных и просвещенных чувство толпы в хорошем понимании этого слова. Слова песен говорили им многое: «иди скорее в лавку чудес тебе любой товар отпустит черный бес», ведь это так отличалось от того, что предлагал официоз.