Глаза его походили на таинственные изумрудные острова, такие, какими Эльвина помнила их с того первого раза, а улыбка была настолько заразительной, что она невольно улыбнулась.
— Ты обзываешь меня злобнее, когда я беру тебя лаской, а не силой. Тебе трудно угодить. Твой язычок острее сабли. Кто тебя научил таким словам?
Он смеялся над ней! Этого она снести не могла. Сначала Филипп похитил ее, затем изнасиловал, потом превратил в рабыню, заставив ответить на его скотское вожделение, а теперь еще и унизил! Эльвина стянула покрывало с постели и завернулась в него. Вскочив с кровати, она осыпала Филиппа еще дюжиной крепких выражений.
— Говори, говори. Пока твои слова не ведьмины заклинания, я в безопасности.
Филипп тоже встал и, обхватив ее рукой за талию, запустил пальцы в еще влажные серебристые волосы.
— Не борись со мной в следующий раз, и ты получишь удовольствие, равное моему, колдунья. Неужели ты не научилась этому у других своих любовников?
Эльвина бросила на него такой злобный взгляд, что у Филиппа напрочь пропало желание развивать тему. Не замечая своей наготы, он вышел из шатра и громко потребовал, чтобы принесли ужин.
Почти тотчас же в шатер внесли подносы с едой и кубки с вином. Эльвина пряталась в темном углу, пока слуги накрывали на стол.
После того как они остались в шатре одни, Филипп подал Эльвине руку.
— Пойдем за стол. Я страшно проголодался. Эльвина, словно не замечая его руки, плотнее завернулась в покрывало.
— Лучше я буду голодать. Филипп пожал плечами.
— Как угодно. Посмотрю, как ты станешь бороться со мной, когда ослабеешь от голода. Только хочу тебе напомнить: церковь осуждает вассалов, сознательно лишающих себя жизни голодовкой или иным способом.
— Кто ты такой, чтобы говорить мне о грехах? Не помню, чтобы в Библии осуждали тех, кто отказывает себе в пище телесной, но зато про прелюбодеяние там все сказано ясно. И еще про тех, кто склоняет к греху других.
В шатре повисла мертвая тишина. Филипп осторожно положил нож и приподнялся. Взгляд его был способен превратить пламя в глыбу льда, и тон соответствовал взгляду:
— Ты больше ни словом не упомянешь о моем браке, если хочешь покинуть этот лагерь живой.
Эльвина попятилась.
— Я передумал. Приказываю тебе сесть за стол и разделить со мной трапезу.
Эльвина не посмела ему перечить. Филипп смотрел, как она приближается, кутаясь в покрывало.
— Я все равно раздену тебя, когда мы покончим с едой. Скромность между нами неуместна.
— Между нами все уже неуместно. Почему ты не оставишь меня в покое?
— Потому что я принимаю клятвы всерьез, а ты задолжала мне больше, чем стоит вся твоя жизнь. Я же беру с тебя такую малость, как твое тело.
Гнев закипел в ней. Эльвине хотелось спросить, каким это образом она оказалась его должницей. Что она сделала такого, что не искупить всей жизнью? С губ ее рвалось признание, что он сломал жизнь не только ей, но и другому существу, самому дорогому для нее на свете, но в этом случае Эльвина открыла бы ему больше, чем намеревалась. Рассказать Филиппу об их ребенке было бы великой глупостью. Тогда он получил бы над ней дополнительную власть. Эльвина промолчала.
Когда они закончили трапезу и слуги убрали остатки ужина, Филипп положил ладони на плечи Эльвины.
— Ты ляжешь со мной по своей воле?
— Нет, милорд.
— Ну, будь по-твоему. — Он сорвал с нее покрывало и отнес ее на постель.
Глава 8
Филипп вернулся в шатер глубокой ночью. От него пахло спиртным, но он не был пьян. Филипп даже не прикоснулся к Эльвине, просто лег в стороне, словно она была заразной или внушала ему отвращение. Она облегченно вздохнула и снова уснула. Проснулся Филипп на рассвете. Эльвина не стала притворяться спящей, когда он встал с постели и начал одеваться.