Как ты думаешь, что это? теперь уже задал вопрос вошедший.
Завлаб пожал плечами:
Стишки. Причем не в моем вкусе.
Это написано шефом. Нашел в его бумагах, которые он мне передал на время своего отсутствия. Видимо, по рассеянности вложил туда и это.
Надеюсь, ты не стуканешь ему о моем личном впечатлении? Вообще-то, очень хорошие стихи. Последнее можешь передать.
Ты ничего не понял. Это депрессия. Причем уже достаточно глубокая.
А ты что, психиатр?
Не я. Моя жена Депрессия страшная болезнь, которую шеф, пока мог, выдавливал из себя вот так, кивнул в сторону папки, на бумагу. Сколько дней его уже нет на работе?
Ты меня спрашиваешь?
Почти две недели Срочно едем к нему.
Успокойся. Я уже сегодня говорил с ним по телефону.
Ну и?
Чувствуется, что человек болен, но жив. Да ты сам можешь поговорить. Связать? стал набирать номер.
Не надо. Надо ехать. Причем срочно.
Слушай, из-за фантазий твоей жены
Уважаемый завлаб! На этот раз я сказал не для обсуждения, а для исполнения. Немедленно в мою машину.
Понял. Еду.
Уже подъезжая к роскошному особняку директора, зам по науке не выдержал:
Если его состояние неизбежное последствие проделанной ему операции, то перспективы нашего Института весьма призрачны
Не каркай
Все двери здания оказались открытыми. Коллеги переглянулись. Зам по науке, поднимаясь с завлабом на верхний уровень особняка, удивленно заметил: «Нигде никакой прислуги». Наконец, вошли в комнату, где первой бросилась в глаза петля, привязанная к люстре. Под ней кресло. Рядом с креслом телефон. В кресле скрюченный, трясущийся, постанывающий человек, поджавший под себя ноги. Услышав шум входящих людей, человек медленно поднял голову. В неухоженной внешности с трудом узнавался Шевронский
Но все это было давно позади. А сегодня преуспевающий академик продолжал давать пресс-конференцию.
Газета «Таймс». Господин Шевронский, все понимают, что ваше могущество обеспечивается монополией на «Средство Макропулоса». Сколь значительна доля усилий и средств, уходящих на обеспечение секретности работы Института и клиники?
Отвечу коротко доля эта весьма и весьма значительна. У нас, конечно, есть свои секреты фирмы, которые мы тщательнейшим образом охраняем, Зуброву на ухо шепотом: «Заканчивай».
Господа, время, отведенное для пресс-конференции, подошло к концу. Благодарим всех за участие и внимание. Всего всем доброго, решительно закончил Зубров, отрезая всякую возможность для кого бы то ни было задать еще хоть один вопрос.
Не успел Шевронский, уже поздно вечером, по окончании всех праздничных мероприятий, намеченных на этот день, зайти домой и раздеться, как пришлось брать трубку не прекращающего звонить телефона:
Это Зубров.
Да я понял. Так нагло трезвонить в это время можешь только ты.
Телевизор не смотришь?
Да я только зашел
Включай первый канал. Оппозиция все-таки показывает зубы Включай сам все увидишь.
Шевронский с помощью пульта включил телевизор, на экране которого ведущая и молодой интервьюируемый вели диалог. Слышался голос интервьюируемого:
пациенты не знают даже названия пилюль, которыми их потчуют, не говоря уже об уколах, системах, втираниях и прочих процедурах. Разговаривать в период избавления от старости можно было только с лечащим врачом, заранее предупрежденным, что каждое слово диалога фиксируется замаскированными диктофонами. Весь остальной персонал медсестры, нянечки и даже администрация исполняли свои обязанности молча и всегда неторопливо, словно таинственные фантомы, улыбнулся. Старания некоторых пациентов заигрывать в период омоложения с хорошенькими медсестричками, а они все подбираются только хорошенькими, всегда заканчивались провалом.
Подобные вам выписавшиеся из клиники молодые Мафусаилы утверждают, что в период «лечения», назовем это так, находились под наркозом начала ведущая, но интервьюируемый понял ее с полуслова и перебил:
Да, это так, я помню, как меня везли в операционную, анестезиолог делал наркоз, помню, как вывозили из операционной, но никаких швов или других следов воздействия хирургического скальпеля ни на своем теле, ни на теле других прооперированных я никогда не видел И все-таки попытки что-то разведать кем-то иногда предпринимались. Говорят, бывали случаи, когда некоторые пациенты так и не выходили из клиники, мол, операция не удалась Бывает. Но при этом исчезал и лечащий врач. Власть Президента Шевронскому и нужна прежде всего для возможности придать работе своего Института статус государственной тайны, а не довольствоваться уровнем секрета фирмы, как сейчас. И тогда все силовые структуры страны ему можно будет сосредоточить на охране этой самой тайной тайны. Или почти все. Уже сейчас Олег Константинович старается публиковать работы своего Института таким образом, чтобы сбить с толку всех тех, кто независимо от него пытается добиться аналогичного результата. А получив в распоряжение государственную власть, можно будет организовать такую мощную дезинформацию Институт и клиника располагаются, а их персонал живет, в небольшом закрытом городке. Всякий поступающий на работу в клинику и Институт подписывает обязательство не покидать городка до конца своей жизни. Разумеется, такое ограничение свободы сопровождается вполне достойной материальной компенсацией, например, особняк с бассейном полагается даже для рядовой санитарки.