Так, всё, Влад, успокойся, не нервничай, можешь расслабиться. Чем больше думаю, тем больше я скачу с мысли на мысль, иногда даже хорошо её не обдумав, уже мыслю о другом. Не помню, как давно у меня такой дефект не концентрированность мысли, словно они не задерживаются, а плывут бурным потоком, но мне это не мешает, хотя окружающим мешает. Пусть я и довольно умный человек, хорошо воспринимаю информацию и могу её развивать, вот только когда хочу оформить её в оболочку из речи, слова скомканы, вылетают быстро, словно из пулемета, мысль скачет, в общем, люди в панике, не могут понять, о чём именно я говорю и к чему веду, а из-за непродуманности и сконцентрированности, порой, мои мысли могут даже не иметь обоснованных фактов, но, как уже сказал, из-за скорости мне нужно лишь пять минут, чтобы подумать и ответить, а к тому времени момент уже, как обычно, упущен. Поэтому я стараюсь поменьше включать свой мыслительный процесс при обычном общении, говорить о простом, больше подстраиваться под разговор человека, не вываливать на него очередь из своих мыслей.
Точно, о чём я говорил? О Николае вроде Да нечего рассказывать, сам всё увижу, лучше буду наслаждаться дорогой, порой, мысли следует выкидывать из головы и наслаждаться пустотой, проникаться моментом. А момент уже подходил к концу, мы выезжал в пригород, музыка салона такси слилась с шумом и не акцентировала на себе внимания. Город был мне знаком почти идеально, учитывая то, что я в нем родился, вырос и помру, скорее всего. Но улиц не запоминал, да это и не требовалось, святой Интернет всегда готов был мне помочь. Но вот уже поворот в некий сад дорогих особняков, мы сбавили темп езды, и Николай приказал остановиться у особняка, который был копией других, точно таких же особняков, и даже его зелёный железный забор где-то здесь да мелькнет, в этом я могу не сомневаться. Я забрал алкоголь, а он расплатился. Он открывает зелёную дверь, и я вижу пусть и пустой, но явно участок, о котором не заботятся, словом, совсем. Скорее всего, живёт один. Он мне пролепетал, что у него ни собаки, ни кошки, заботиться не хочется, и так дел хватает. Его рука лезет в карман, изымает из него связку, тонкие пальцы достают из неё ключ и впускают меня внутрь. Странный запах, весьма слабый, почти незаметный, словно пахнет дешёвым лизуном из банки, который я покупал в детстве. Но не это самое странное мне чуть ли не в нос упёрлась металлическая перегородка она словно рубила гостиную пополам, в перегородке была такая же плотная железная дверь, а за ней слышно было, как гремит аппаратура, пусть не особо громко, но по звуку можно понять, что либо аппаратура очень мощная, либо она работает на всю катушку. На двери стоит штамповка логотип местной компании, занимающейся электроникой, и, словно червь, поглощающей все научные патенты и труды, которые могли родиться в узких головах ближайших обитателей. Никогда бы не подумал, что компания под названием 220, которая явно просто делает электроприборы, может штамповать куски железа, из которых, как мне кажется, даже танк можно сшить при особом желании. На мой вопрос, что это за дизайнерское решение, Николай ответил, что там просто пробная аппаратура, в общем, какой-то проект. Он перевел моё внимание, указав, где поставить алкоголь, и я прошел к кухне. Он доставал из холодильника закуску в виде хлеба, колбасы, сыра и газировки для разбавления алкоголя, что мои руки освобождали от плена пакета и мягко ставили на стол. Также за закуской последовали стаканы. Мы стали пить и вспоминать недавние ещё школьные годы, мой мозг вспоминал, а язык рассказывал, кто из наших школьных знакомых куда поступил. Николай особо упивался рассказами о том, как кто-то провалил экзамены, или же поступил на какую-то явно бесполезную, низкооплачиваемую и глупую профессию, а если это был какой-нибудь парень, бывший грубиян, идиот, который ему не нравился (а таких было большинство), то его улыбка, кажется, чуть ли не рвала его почти всегда спокойную гладь лица. Алкоголь заметно развязал мне язык и явно не только мне. Лицо Николая наконец-то избавилось от бледного благородного оттенка, скинуло маску, наполнились энергией движения лица, так же, как и его эмоции, в речи появились шутки, а гладь лица покрылась красными областями. Редко когда его видел таким живым что ли, не обиженным, не скованным в своих рамках и приличиях, а живым, пусть шутить он и не умеет, но он хотя бы это делает, а, значит, что-то в нём определенно поменялось. Каждый новый стакан сменял тему нашего разговора, мои бегающие мысли он успевал охватывать, обсуждать со мной, словно скорость моих слов, передача моих мыслей вполне была под силу его восприятию, даже под алкоголем. И я заметил, что и у него слегка проскальзывает скоростной бег слов, но это я готов спихнуть на алкоголь, потому что так, как у меня, он у него никогда не был выражен. Когда он узнал, что я почти юрист, рассмеялся в голос, припоминая как ещё в школе почти с пеной у рта доказывал, что никогда не пойду учиться в эту сферу