Сначала Адриан умолял, потом просил прощения и наконец перешел к угрозам, лишь бы хоть как-то положить конец затянувшемуся молчанию, но после случившейся трагедии Люсьен замкнулся так глубоко, что теперь его ничто не могло тронуть. Упрямо, с холодной методичностью он завоевывал репутацию отъявленного бабника: казалось, смысл жизни свелся для него к тому, чтобы доставить деду как можно больше неприятностей.
Догнав Люсьена, Вэнс все еще продолжал раздумывать, как бы вдохнуть в него жизнь, но одного взгляда на угрюмое лицо друга было достаточно, чтобы понять: для этого потребуется настоящее чудо.
* * *
В течение тех дней, что последовали за бегством Микаэлы из Нового Орлеана, она только и думала о том, как бы приспособиться к обстоятельствам, столь круто переменившим ее жизнь. Слезы, уныние, отчаяние — все это осталось позади, и постепенно Микаэла свыклась со своим новым положением. Собрав в кулак всю свою волю, она дала себе слово забыть прошлое и терпеть до тех пор, пока нога ее не ступит на твердую почву. Обычно в светлое время суток она спала, а ближе к полуночи, когда уменьшался риск быть замеченной, поднималась на палубу. Единственное, что по-настоящему донимало Микаэлу, так это мгновенно налетавшие шквалы, когда корабль то поднимался на гребень волны, то проваливался глубоко вниз; в таких случаях она забивалась в угол и мужественно боролась с морской болезнью.
Зато в спокойную погоду, истосковавшись за день по свежему воздуху, Микаэла шла наверх и неслышно прогуливалась, наслаждаясь светом звезд, серебривших морскую гладь. Пару раз она издали видела капитана — словно призрак, мерил он шагами залитую лунным светом палубу. Имени его она не знала, да и знать не хотела, тем более после отвратительной сцены, свидетельницей которой оказалась в первый же свой день на борту. Одно ей было ясно: женщин капитан ни в грош не ставит. Именно поэтому Микаэле не приходило в голову подойти к нему поближе, попросить о помощи. Довольно и того, что она много лет провела под железной пятой Арно, — больше такого не повторится, в мир, которым правят мужчины, она не вернется.
От этих мыслей Микаэлу отвлек донесшийся издали звук шагов. Прозвучал знакомый голос, и из своего укрытия она увидела капитана, пружинистым шагом направлявшегося к мостику.
— Я заменю тебя на эти последние два часа, Бичем, — предложил Люсьен.
— Благодарю, капитан. — Рулевой двинулся вниз по трапу.
Дождавшись, пока Луи Бичем скроется за дверью кают-компании, Микаэла подошла чуть ближе к носу, чтобы лучше рассмотреть внушительную фигуру хозяина шхуны. Расстегнутая до пояса рубаха обнажала мощные бугры мышц и сплошь покрытую густыми волосами грудь. Темные бриджи плотно прилегали к могучим ногам, подчеркивая некоторые особенности чисто мужской анатомии.
Заставив себя перевести взгляд повыше, она отметила развевающиеся на ветру черные, как вороново крыло, волосы. Смуглое лицо капитана отличалось довольно резкими чертами, при свете покачивающегося на бимсе фонаря глаза его мерцали, как ртуть. Он смотрел на серебристые барашки, возникавшие тут и там на поверхности моря, подобно эльфам из сказки, и еле заметно улыбался.
На вид американцу было лет тридцать или около того, и, хотя симпатичным его вряд ли кто-нибудь рискнул бы назвать, он притягивал к себе взгляд врожденной природной мощью. Этот человек напоминал Микаэле могучего льва, который, устроившись где-нибудь на возвышении, правит миром. На мгновение ей даже почудилось в нем нечто напоминающее Арно — такой же властный, такой же требовательный и так же мало считается с желаниями и чувствами других.
Микаэла была свидетельницей того, как резко меняется его настроение — от необузданной страсти до полного равнодушия. Он ей не то чтобы нравился, но, разглядывая этого человека при лунном свете, она невольно ощущала странное волнение.