Эсме слишком устала, чтобы задавать вопросы, она только сморщила носик, вдохнув спертый воздух, и ходила по пятам за Уэллингзом, который больше не казался слишком высокомерным.
— А здесь, мадам, спальня, которая также соединяется с классной комнатой, — сказал он. — Она вас устроит?
Эсме положила Сорчу на кровать и огляделась. Комната не была большой, но с высокими потолками и достаточно просторная.
— Спасибо, — спокойно поблагодарила она. — Здесь мило. Не думаю, что у вас найдется детская кроватка или колыбель.
— Боюсь, нет, мадам.
Но он помог Эсме поставить между двумя креслами рядом с кроватью большой ящик из комода.
За недели, прошедшие после смерти матери, она привыкла обходиться своими силами. Отчасти поэтому она пришла к мысли, что у Сорчи должен быть настоящий дом. И ей нужен хороший родитель. Эсме не была уверена, что отвечает требованиям, предъявленным к хорошим родителям. Но бесстыжий хозяин дома еще меньше годился на эту роль.
Уэллингз принес горячей воды и, многословно извинившись зато, что постель не была должным образом проветрена, пожелал Эсме покойной ночи и прикрыл за собой дверь. Эсме подошла к двери и повернула ключ. Смешанное чувство облегчения и печали охватило ее. Мать лежала в могиле. Любимая Шотландия была далеко.
Но сегодня ночью они были в безопасности. На эту ночь у них есть хорошая кровать, а утром они могут рассчитывать на хороший завтрак. Казалось бы, так мало. Но теперь эту малость трудно было переоценить.
О, как ей хотелось быть старше и мудрее — особенно старше. Через восемь лет она сможет получить дедушкино наследство — довольно большое, как ей представлялось. Но восемь лет — большой срок. Сорче почти исполнится десять. А до тех пор их жизнь будет зависеть от сообразительности Эсме, ее ума, если он вообще у нее есть. Как было бы хорошо, если бы возвратилась тетя Ровена!
Эсме вернулась к Сорче. Малышка спокойно спала. Эсме села на кровать, силясь не заплакать. У нее не было опыта ухаживания за детьми. И ей, конечно же, не следует жить в этом доме. Как ни мало разбиралась Эсме в таких вопросах, это она понимала.
Сэр Аласдэр Маклахлан оказался еще хуже, чем она ожидала. Он был не просто закоренелым распутником, он еще и не находил в этом ничего предосудительного. И он оказался удивительно красивым, слишком красивым, чтобы это пошло ему на пользу, — на беду женщин. Даже когда он сердился, в его глазах стоял смех, словно он ничего не принимал всерьез, а его волосы, пусть растрепанные, скрутились в золотые локоны и блестели в свете лампы.
Когда он поцеловал ей руку, странное ощущение появилось у нее где-то в животе. Наверное, так и бывает, все так и переворачивается внутри, когда тебя целует опытный развратник, решила она. Хуже всего было то, что он так и не вспомнил мамочку. Боже, как неудобно ей было! Но Эсме оставила свою гордость в шестистах милях отсюда, и она боялась, что дальше будет еще хуже.
Смертельно уставшая, но возбужденная, она вернулась в курительную комнату, освещенную единственным канделябром, от неверного света которого на стены и полки ложились изменчивые тени. Она легла на видавший виды старый диван и сразу же почувствовала теплый, уже знакомый запах. Маклахлан. Ошибиться было невозможно. Потом она заметила куртку, небрежно брошенную на кресло. Чтобы отвлечься от дразнящего ее ноздри запаха, она взяла одну из книг, небрежно сложенных на чайном столике, — красивую книгу в кожаном переплете.
Мелкими золотыми буквами на корешке было написано: «Аналитическая теория вероятностей» и указан автор — Лаплас. Эсме открыла ее, попыталась прочитать что-нибудь со своим плохим французским и убедилась, что излагаемая теория, имевшая какое-то отношение к математике, совершенно недоступна ее пониманию.