Роберт Холт.
Кто ты по профессии?
Конторский служащий.
Ты и выглядишь как служащий, сказал он с таким жгучим презрением, что даже тогда унижение чуть не спалило меня. Служишь где?
Сейчас я без работы.
Ты и выглядишь как безработный. Вновь презрение. Ты что, этакий вечный служащий без службы? Ты вор.
Я не вор.
Служащие входят в дом через окно? Я молчал, он не приказывал мне говорить. Почему ты залез в окно?
Потому что оно было открыто.
Вот как!.. Ты всегда влезаешь в открытые окна?
Нет.
Почему полез в это?
Потому что промок и замерз и проголодался и устал.
Слова выходили из меня одно за одним, словно он их выуживал; оно и было так.
Дом у тебя имеется?
Нет.
Деньги?
Нет.
Друзья?
Нет.
Так какой же ты служащий?
Я не ответил ему не знал, что он хочет от меня услышать. Клянусь, я пал жертвой неудач и только. На меня обрушились беды, одна горше другой. Контора, в которой я служил много лет, обанкротилась. Я устроился работать на одного из ее кредиторов, с меньшим жалованием. Он сократил количество работников, что повлекло мое увольнение. Чуть погодя я нашел временное место; но там перестали нуждаться в моих услугах, а с ними и во мне. Следующую временную работу пришлось искать несколько дольше, а платили там гроши. Дело было сделано, и больше работу я найти не смог. За последние девять месяцев я не заработал ни пенни. Вечно бродяжничая и распродавая свой гардероб, так легко пообтрепаться. Я исходил весь Лондон в поисках работы, с радостью взялся бы за любую, лишь бы свести концы с концами. Исходил понапрасну. Нынче меня не пустили в работный дом; как же просто пасть низко! Но человеку, лежащему на кровати, я этого не поведал. Он не хотел слушать, а если б захотел, то заставил бы меня рассказать все.
Не исключаю, что он сам прочел мою пусть и не высказанную историю; вполне вероятно. Его глаза обладали особой силой проникать во что угодно; это так.
Раздевайся!
Заговорив вновь, именно это приказал он гортанным голосом с нотками чужеземного акцента. Я повиновался, и моя сырая, истрепанная одежда беспорядочно упала на пол. Я стоял нагой перед ним, и губы его скривило подобие усмешки, ухмылки сатира; я весь содрогнулся от отвращения.
Кожа у тебя белая какая белая! Все бы отдать за такую белизну, о да! Он умолк, пожирая меня глазами, затем продолжил: Иди к шкафу, там найдешь плащ, надень его.
Я проследовал к гардеробу в углу комнаты, а он ни на миг не спускал с меня взгляда. Внутри оказалось полно одежды ее хватило бы на открытие целой лавки, торгующей маскарадными костюмами. На крючке висел длинный темный плащ. Моя рука двинулась к нему, будто сама по себе. Я его надел, свободные складки ниспадали едва не до пят.
В буфете найдешь мясо, хлеб и вино. Ешь и пей.
В другом конце комнаты, недалеко от изголовья кровати, стоял второй шкаф. На его полке я обнаружил нечто вроде говяжьей колбасы, несколько круглых, ржаных на вкус, булочек и дешевое кислое вино в оплетенной соломой бутыли. Но мне было не до капризов; я набросился на еду, наверное, с жадностью оголодавшего волка, а хозяин все это время молча наблюдал за мной. Когда я закончил трапезу, а случилось это лишь после того, как я впихнул в себя столько еды и вина, сколько влезло, на его лице опять заиграла улыбка сатира.
Вот бы мне есть и пить, как ты, о да!.. Положи недоеденное обратно. Я отправил остатки в шкаф, что, по-моему, являлось излишней тратой времени, ведь там были одни крохи. Посмотри мне в глаза.
Я посмотрел и мгновенно осознал, что, сделав это, я потерял нечто важное способность быть собой. Его глаза начали увеличиваться, пока не заполнили собой все пространство пока я не утонул в них. Он взмахнул рукой, проделав со мной этим жестом нечто непостижимое: земля ушла у меня из-под ног, я свалился ничком на пол и, как пес, остался лежать там, куда упал.
Свет померк.
Глава 4. Одинокое бдение
Я знал, что свет в комнате потух. Ведь не единственной и, по сути, не самой страшной особенностью моего состояния было то, что, насколько я понимаю и помню, сознание ни на миг не покидало меня во время долгих последовавших за этим часов. Я видел, как погасла лампа и воцарилась непроглядная тьма. Слышал шорохи, будто человек на кровати поудобнее устраивается под одеялом. Затем все смолкло. И всю ту бесконечную ночь я ждал рассвета, не смыкая глаз, не в силах пошевелиться, оставаясь настороже. Я никак не мог постичь, что же со мной случилось. Пожалуй, в тот момент я по многим внешним признакам походил на покойника; да, несомненно. Как бы парадоксально это ни звучало, я чувствовал, наверное, то же самое, что чувствует настоящий мертвец; с той поры утекло много дней, и в моменты раздумий я не раз представлял, что может в действительности ощущать усопший. Никем пока не доказано, что чувства присущи исключительно тому, что мы зовем жизнью. Я неоднократно спрашивал себя, мог ли я тогда умереть, и этот вопрос стал для меня ужасным наваждением. Тело гибнет, но не продолжает ли жить мозг личность, эго? Ответ известен лишь Творцу. Но что, если?.. Какая мучительная мысль.