Посмотри на галлов, на испанцев, на германцев, да и на всех остальных — они сейчас так же верны Риму, как и мы с тобой.
— Я-то, если уж быть точным, грек, — с усмешкой заметил Дион. — Что лишь подтверждает сказанное, однако какие глубокие рассуждения для пылкого молодого центурия, у которого три недели соображения было не больше, чем у мухи. Ты как-то напугал меня, когда принял за ицена и пытался придушить, но еще больше в другой раз ты перепугал Фабиана, когда называл его «Регана» и пытался поцеловать…
— Благие боги… — покрываясь краской, прошептал Квинт. — Неужели…
— Было дело, мой мальчик… Ладно, мне пора идти. Отправляюсь за новым заданием. Надеюсь, снова пошлют в Лондон. Ты не поверишь, как быстро его привели в порядок. Конечно, не без помощи тех войск, что прибыли из Германии.
— Войск?
— Ах да, ты же не знал. Подкрепление Девятому. Твой легион восстанавливают. Они высадились на прошлой неделе. Светоний заявил, будто рад, что они не успели к сражению, — тем больше ему славы. — Дион красноречиво усмехнулся и повернулся, чтобы уйти, но Квинт остановил его.
— Подожди немного… Я вот думал… когда приходил в сознание… как Второй? Он пришел?
Дион посерьезнел и склонился ближе.
— Через три дня после битвы Светоний послал в Глочестер легата Четырнадцатого и отряд в тысячу человек. Они нашли положение таким же, каким мы его оставили. Валериан по-прежнему безумен, Постум по-прежнему в плену собственной тупости. Но потом… — Руки Диона опустились. — Потом префекта Постума заставили взглянуть в лицо правде. И когда до его бычьих мозгов наконец дошло, как он опозорил свой легион, превратил его в посмешище, и выказал постыдное неповиновение губернатору и самому императору… ну… он бросился на свой меч.
Последовало молчание. Молодые люди вспоминали странные приключения в крепости Глочестера. Затем Дион добавил:
— У них теперь новый легат. Произведен из трибунов… Пока! Квинт! Мне пора бежать.
После ухода Диона Квинт съел виноград и уставился в потолок палатки. Рана его ныла, и он был слаб, но мозг ясен и способен к размышлениям.
Мысли его от самоубийства Постума вернулись к дому Верховного друида в Стоунхендже. Теперь, когда каждая подробность потерянного дня ожила в нем, он вспоминал удивление, испытанное, когда Конн Лир позволил ему продолжить путь, и неожиданно увидел суровое лицо старика, когда тот сказал: «А ты молодой римский солдат, ты пойдешь призвать Второй легион, как велит твоя судьба, но… И особая усмешка блеснула в его глазах, когда он добавил: „Неважно. Сам узнаешь… “
Теперь Квинт понимал, что имел в виду Верховный друид, предупреждая, что миссия Квинта провалится. Всякому известно, что есть люди, которые могут видеть будущее. Авгуры, и сивиллы, и пророки. И Конн Лир сказал также: «Будет кровь и еще больше крови, страдания для моего народа, и в конце… »Его гибель — этих слов Конн Лир, конечно, не произнес, но у его глубокой скорби была причина. Он знал, что Рим победит, видел сумерки, опускающиеся на кельтов.
В ушах Квинта вновь зазвучали горестные причитания принцесс над телом матери на поле битвы. Тогда он едва замечал их, не чувствуя нечего, кроме радости, что жестокая, ужасная королева мертва. Но теперь причин для ненависти больше не было, зато было много причин для забот и неуверенности — из-за Реганы. Она сказала: «Твой народ и мой убивают друг друга… бесполезно, Квинт… у нас не может быть будущего». Но она дала ему пряжку.
Я должен вернуться к ней, думал Квинт, должен найти ее… Но как? Он — центурион, ответственный за подчиненных, как только он встанет на ноги, последует приказ — отправляться на восстановительные работы в Лондон, или возвращаться в свой прежний гарнизон.