Где легат Валериан и Второй легион? Вы их намного опередили?
— Твое превосходительство, — Фабиан опустился на одно колено, и не отводя глаз от позолоченных сандалий губернатора, продолжал очень тихо… — мы принесли дурные вести… Второй легион не покидал Глочестера.
— Не покидал Глочестера? Но это чудовищно! Я не могу больше откладывать сражения! Чтобы привести сюда полный легион, потребуется по меньшей мере пять дней! Что с ним случилось? Когда он выступает?
Фабиан сильно побледнел. Бросил быстрый взгляд на Диона и Квинта, потом поднял глаза на побагровевшее лицо губернатора. — Боюсь… губернатор… они не выступят вообще.
В палатке слышалось хриплое дыхание губернатора.
— Они перебиты? Крепость пала? Во имя всех богов, что случилось?
— С легионом ничего не случилось, все они живы… я… мы… — Фабиан поглядел на офицеров и стражников, столпившихся в палатке и входа в нее. — Но ради чести Рима, губернатор, лучше будет, если мы поговорим с тобой наедине, — почти беззвучно закончил он.
Сначала казалось, что буйный и жестокий характер Светония возьмет над ним верх, но губернатор овладел собой и сделал знак остальным выйти. Палатку покинули все, кроме легата четырнадцатого и Петиллия Цереалиса, встретившего Квинта быстрым приветливым взглядом. Тогда Фабиан объяснил, что произошло.
— Ты хочешь сказать, — прорычал Светоний, грохнув кулаком по столу, — что раз Валериан — сумасшедший, а префект — трус, имперский Августов легион отказывается подчиниться моим приказам? Ты хочешь сказать, что половина римских военных сил в Британии болтается без дела на другой стороне острова, пока британцы готовятся перерезать нас всех?
— Так точно, губернатор.
— А что скажете вы? — Светоний взглянул на Диона и Квинта.
Оба склонили головы.
— Так точно, губернатор.
Светоний тяжело рухнул в кресло. Его плечи под позолоченной кирасой обвисли. Толстые пальцы медленно постукивали по столу, а сам он, хмурясь, глядел в пол.
— Оставьте меня одного, вы все! — буркнул он. — Я отдам приказы позже.
Два легата и три гонца молча вышли из палатки. Петиллий положил руку на плечо Квинта.
— Пойдем, я хочу поговорить с тобой.
У Петиллия Квинт впервые за несколько дней получил удовольствие от полноценного обеда. Легат добавил к нему флягу галльского вина, и снисходительно смотрел, как Квинт ест и пьет, не торопясь с расспросами.
Через некоторое время Квинт решился сказать:
— А ты разве не будешь есть.
— Нет, я не голоден, — резко ответил Петиллий, хотя его усталые глаза усмехались. Квинт заметил, что худые щеки Петиллия запали еще больше. Легат уже не выглядел слишком молодым для своего звания. Неожиданно до Квинта дошло.
— Так я ем твой обед, правда? — несчастным голосом спросил он. — В лагере должно быть очень мало пищи.
— Хватит еще на несколько дней… У войска Боадицеи припасы тоже кончаются. Они пронеслись, как туча саранчи по всей стране к северу от Темзы. И они даже не сеяли по весне — так уверены были в победе.
— Я удивляюсь, почему они не перейдут Темзу и не нападут, — сказал Квинт, отставив кусок. — Мы… то есть Дион, Табиан и я — страшно боялись, пока добирались сюда.
— Боадицея так уверена в себе, что не спешит к финальному представлению. За эти три недели, считан с нашего… — он смолк, потом продолжал сквозь зубы, —… после несчастья с Девятым легионом, она полностью захватила, сожгла и сравняла с землей Лондон, Колместер и Вергулалий. Она предала пыткам и казням около пятидесяти тысяч колонистов. Так что она, я бы сказал, очень занята.
Сухое рассуждение Петиллия открыло Квинту всю тяжесть положения. Он чувствовал дрожь ненависти к королеве, ненависти, вызванной воспоминанием об ее обращении с Реганой. И однако, справедливость заставила его сказать:
— С Боадицеей с самого начала ужасно обошлись. Я был там и видел.