— Тоскуй, да не отставай, — сухо сказал и Фабиан. Он размашисто шагал впереди, надвинув капюшон безрукавки, поскольку поднялся холодный сырой ветер.
Но в душе Квинта болтовня Диона пробудила пугающие воспоминания.
— У меня был… друг, в Девятом, который часто так говорил, — неуверенно произнес он, хотя сразу понял, как мало в действительности общего было между Дионом и Луцием. Нарочито жалобные сетования Диона не могли восприниматься всерьез. При всем видимом легкомыслии Дион обладал исключительной верностью долгу и высоким чувством ответственности, в то время, как Луций…
— С твоим другом что-то случилось? — спросил Дион. — Голос у тебя стал такой странный…
Квинту хотелось разделить с кем-нибудь боль и разочарование, которые он испытал из-за Луция, но он не мог заставить себя сказать: «Я очень любил его, и считал его другом, но он меня предал, и, что гораздо хуже, когда всех наших товарищей убивали, он сбежал». Поэтому он просто кивнул и уставился в спину Фабиана.
— Это плохо, — мягко сказал Дион. Он решил, что друг Квинта погиб при уничтожении Девятого легиона, и сменил тему: — Фабиан! Долг о мы еще собираемся тянуть этот проклятый кусок волчьего окорока ? Я так голоден, что готов съесть его сырым.
Старший гонец оглянулся.
— Надеюсь, до этого не дойдет. Здесь, в долине есть крестьянская хижина. Может они пустят нас к своему очагу.
Они взглянули вниз на одинокую британскую ферму. За частоколом виднелась круглая мазанка, крытая камышом. Над отверстием в крыше кудрявился дым. Они спустились с холма и приблизились к плетню, окружавшему двор. Внутри яростно залаяла собака, заблеяла коза, испуганно захрюкали свиньи. Римляне остановились у запертых ворот.
— Позвольте мне, — сказал Квинт. — Я достаточно знаю язык, — он закричал: — Привет! Привет! Мы друзья! Ответьте нам.
Собака рыча и гавкая, кидалась на ворота, однако иного ответа не последовало.
— Держи лучше, Квинт, копье наготове, — съязвил Дион. — Собака такая же злая как волк.
— Я уверен, что в доме кто-то есть, — сообщил Фабиан. — Разве это не ребенок плачет?
Квинт кивнул и снова закричал:
— Привет, друзья! Все, что нам нужно — немного огня из вашего очага! Мы заплатим!
При этих словах из-за оленьей шкуры, служившей дверью, высунулась старуха. У нее были длинные спутанные седые космы и тупое толстое лицо. Она обозрела пришельцев и прикрикнула на собаку, прекратившую бешено лаять.
— Чего вам надо? — буркнула она.
Квинт снова, объяснил. Старуха исчезла в доме, но через миг выкатилась во двор.
— Вызаплатите? Когда Квинт подтвердил, ее отвислые губы расплылись в глупой, довольной ухмылке. Она отперла ворота.
— Откуда вы? — спросила она, покуда они прокладывали дорогу между овцами, козами и свиньями, а собака тем временем с подозрением ворчала на Диона и прыгала, пытаясь достать волчатину.
— С севера, — уклончиво ответил Квинт.
— А, — заметила она, — вот почему ты говоришь не совсем так, как мы. Вы, наверное, тоже идете сражаться с римскими свиньями?
Она вошла в дом, а Квинт пробормотал нечто, способное сойти за согласие.
— Она принимает нас за британцев, будьте осторожны, — быстро прошептал он друзьям, прежде, чем они переступили порог хижины.
Когда глаза их привыкли к дымному полумраку, они увидели звериные шкуры, развешенные на стенах, и большой ткацкий станок, на котором молодая женщина с голым младенцем на коленях натягивала серые пряди грубой шерсти. Она была красива, с темными волосами и зелено-карими глазами, присущими западным племенам. При виде троих мужчин она подняла голову, и, зардевшись, хихикнула.
— Жарьте свое мясо здесь, — сказала старуха, указав на очаг. — Мы рады гостям.