Именно в такую минуту ковыль подозрительно зашуршал, отчего уши рыжего самоеда непроизвольно вскинулись, предчувствуя опасность. Он шагнул в сторону и резко обернулся. На него, чуть скосив голову в бок и, словно бы разглядывая, смотрела курица чёрной масти, которую он давеча окрестил «Чернушкой».
Ты чего увязалась за мной, а? прищурился шуршик. Поиздеваться решила?
Чернушка смотрела на горе-похитителя то одним, то другим глазом и что-то себе думала. Казалось бы, Тихоне следовало просто схватить её, свернуть шею, запихнуть в мешок и сделать запись в строке меню о курином супчике на ужин, например, или там фрикасе из кусочков филе пернатой красотки в сливочном соусе, опять же ножки её в горчично-медовом маринаде разве не прелесть какая вкуснятинка получилась бы! Но что-то внутри дрогнуло, и любитель окорочков умилился.
Шла бы ты домой, пробурчал он не без удивления самому себе. Ты же для меня только пища Ну, принесу я тебя домой, ну ощипаем тебя И не стыдно будет? А потом ведь всё равно съедим
Но Чернушка продолжала вертеть головой, с любопытством разглядывая крупного, относительно неё, разумеется, рыжего зверя. Так они и продолжили свой путь в неуверенном смущении по отношению друг к другу, пока не оказались в лесу.
Здесь Тук остановился, потянул носом воздух и углубился в заросли можжевельника, росшего вдоль дороги. Пернатая преследовательница непонимающе посмотрела ему вслед, окинула дорогу тревожным взглядом, хотела было вопросительно квохтнуть, но передумала и тоже растворилась в дикой поросли.
Все мысли, все чувства, все инстинкты в эту минуту сосредоточились на кончике носа шуршика. Печали и самоедства как не бывало! Тихоня вновь почувствовал знакомый привкус азарта лихой охоты, потому двигался осторожно, подобно ветру, блуждающему в кронах деревьев. Вероятно, оттого эти существа и назывались шуршиками, ибо могли перемещаться по миру едва уловимым дыханием ветра. Вскоре меж деревьев показался просвет.
На поляне сидел разбойник угрюмый детина с густыми бровями, низким любом и густой щетиной. Совершенно не обращая внимания на перепуганного крестьянина, что стоял навытяжку и с тоской взирал на нехитрый свой скарб, бессовестный бугай перебирал лежащие перед ним вещи и скептически морщил нос.
Всё, батя, свободен, просипел он, вынимая из торбы краюху хлеба, три варёных яйца, соль, несколько головок редиски, тушку курицы и самое главное: бутыль с домашним вином. Свободен, я сказал! И моли бога, что жив остался
В последний раз кинув взгляд на потерянное хозяйство, мужичок повернулся и пошёл прочь по тропинке, исчезающей за кустами дикой малины.
Ноздри Тихого Тука вновь щекотнул знакомый запах домашней птицы. Он обернулся. Рядом с ним, вынырнув из-за дерева, как ни в чём не бывало удобно устраивалась Чернушка.
А ну, м-марш отсюда! зашипел Тук и тут же замер, потому что над его распростёртым в еловых иголках телом вдруг раздался низкий бас.
А ты, парень, что здесь делаешь? Что вынюхиваешь? разбойник возвышался над шуршиком, вперив руки в боки, и взгляд его не предвещал ничего хорошего.
«Судя по всему, удача улыбнулась мне! воодушевился похититель кур и аж засветился внутри. Он не узнал меня!»
Мрачный бугай, действительно, видел перед собой паренька лет двадцати двадцати пяти, довольно щуплого и не представляющего никакой опасности. Он схватил мальца за шкварник и, легко оторвав от земли, поднял к самому носу, так что кончики топ Тука беспокойно запрыгали, не находя под собой известной опоры.
Лежу, скромно ответствовал паренёк, разглядывая огромный нос грабителя.
Твоя курица?
И оба единовременно покосились на Чернушку.
Я с-с с ней не знаком пробормотал Тук.
Правильно отвечаешь кивнул детина и оскалился частоколом гнилых зубов.
Я опущу подробности вырывания шуршиком сердца из человеческой груди. Скажу лишь, что даже Чернушка прижмурилась от того, что произошло в мгновение ока. Вскоре на поляне, которую бороздили блики солнечного света, просеянные сквозь вековые ели, лежал уже бывший разбойник. Рубашка его была вспорота, заляпана кровавыми пятнами, а полукруглый шрам под левым ребром затягивался на глазах.
Тихий Тук возвышался над телом жертвы, размахивая маленьким кожаным мешочком, источающим голубоватое сияние, и счастливо улыбался, как ребёнок, получивший нежданный подарок.