Он нашел себе место в Седлерз-Уэллз и пригласил меня сюда, надеясь, что в театре мистера Дибдина обстановка будет спокойнее, и молоденькой девушке-сироте, без всякой поддержки и покровительства, здесь будет лучше. Но ничего особенного в новом театре со мной не случилось, и я намерена вернуться в прежний, если удастся.
Взглянув на ее профиль, Джервас промолвил:
– Это и теперь небезопасно.
– Мне безразлично, – отозвалась она. – Моя карьера танцовщицы продлится еще лет десять, если не меньше, и я предпочла бы продолжить ее в лучшей балетной труппе Лондона. К тому же в Королевском театре платят больше, чем в Уэллз. Сейчас мне двадцать один год, и меня не интересуют джентльмены, зачастившие в Фопс Элли. Подобные ловушки не для меня.
«Как жаль, – думал он, – что такой молодой и очаровательной девушке приходится думать о куске хлеба и прятаться от ухажеров». Он поразился ее стойкости именно потому, что она была так бедна. Она могла бы жить гораздо обеспеченнее, как дорогая игрушка богатого покровителя, ведь она очень соблазнительна, и ей это, наверное, не раз предлагали. Он вспомнил, как увидел ее впервые, спрятавшуюся поздним вечером в темной комнате. Она тренировалась с таким упорством, словно от этого зависела вся ее жизнь. Как хорошо, что он пригласил ее в парк, на воды, где она могла отвлечься от трудов и невзгод.
– Надеюсь, что вы простите мою откровенность, быть может, не слишком уместную для столь короткого знакомства, мадемуазель де Барант. По-моему, вы очень одиноки.
Она склонила голову в знак согласия, и поля соломенной шляпы скрыли выражение ее лица.
– Я не стану это отрицать, – призналась она. – У меня есть друзья, Гримальди и д'Эгвилль очень добры ко мне, но ни с кем из танцоров у меня дружбы нет. Все они очень завистливы и ревнивы к чужому успеху.
Вскоре они поднялись со скамьи, и когда они проходили мимо тенистой беседки, их заметил лорд Свонборо. Он описал множество чудес, которые ему показал мистер Гарланд, и предложил выпить чая.
– Меня дьявольски мучает жажда.
– Не удивительно, если ты столько времени болтал со своим гидом. Мадемуазель де Барант, вы не составите нам компанию?
– Не уверена, что смогу, ваша светлость. Который час?
Достав золотые часы из кармана шелкового жилета, он ответил:
– Половина второго.
– Я приглашена в гости, – пояснила она. – Впрочем, в этом доме кто-нибудь постоянно приходит и уходит, и, думаю, хозяйка просто не обратит внимания, если я опоздаю.
Ниниан шел впереди. Внезапно он обернулся и сказал:
– Джервас и я отвезем вас в карете.
– Non, nоn, – запротестовала она, и румянец окрасил ее щеки. – Ваша светлость, вы слишком добры, в этом нет необходимости.
– Вы не должны отказываться.
– Я согласен, – сказал Джервас, и она встретилась с ним взглядом. В ее глазах угадывалось беспокойство. – Если бы не вы, мой кузен не увидел бы, как наливают воду и создают подводное царство. Пусть он отплатит за вашу щедрость и поможет вам доехать. Где живет ваша приятельница?
– На Голден-сквер. Но...
– Решено, – вежливо прервал ее он. – Ниниан с удовольствием сопроводит вас, и мне так не хочется подавлять его искренний порыв, что я настаиваю на этом предложении.
Нежная улыбка озарила ее милое лицо, и Джервас пожалел, что она предназначалась Ниниану.
Розали была знакома едва ли с половиной собравшихся в светлой гостиной, однако почувствовала себя среди них легко и уверенно. Она услышала язык родной страны и тут же вообразила себя в художественном салоне, пережившем пору революции, террора и множество исторических перемен от Директории до Консульства. Прошлой ночью она грезила о Париже и сейчас вновь мысленно перенеслась в него.
– Как я рада, что вы наконец добрались до меня, крошка, – ласково проговорила хозяйка дома, обращаясь к Розали.