— Да, голые, — утвердительно кивнула она. — И… И мне теперь понятно, почему вы запрещаете мне носить перья. Впрочем, если снять перья с них, что останется?
Элли заметила усмешку Равенворта, покраснела и смущенно добавила:
— Ох, никогда я, наверное, не научусь держать свой язык за зубами!
— Не смущайтесь, мисс Дирборн. Хотя мне и не всегда по вкусу то, что вы говорите, но зато с вами не соскучишься!
Элли в последний раз смерила взглядом прозрачные лоскутки муслина, безуспешно пытавшиеся прикрыть аппетитные округлости девиц, и наконец позволила Равенворту увести себя прочь. Они неспешно направились к дверям ложи леди Вудкотт, и Элли заметила, озорно блеснув глазами:
— Вы очень добры, милорд, и я чувствую себя неловко перед вами. Простите меня, если я недостаточно почтительно отозвалась о вашей армейской службе. Я прекрасно понимаю, что не всем дано быть героями, как некоторые отважные кавалерийские офицеры.
Еще не успев договорить, Элли испугалась, что сейчас он снова рассердится на нее. Она очень удивилась, услышав смех Равенворта и заметив странное выражение его глаз.
— Вы невозможная девушка, мисс Дирборн!
— Наверное, вы правы, — грустно сказала Элли. — Я почему-то всегда говорю то, что думаю. В этом мое несчастье…
— Я начинаю бояться вашей искренности больше всего на свете!
Элли рассмеялась:
— Ну вот, теперь вы начинаете задирать меня. Поверьте, я вовсе не хотела умалить ваши заслуги. У каждого из нас своя роль в пьесе жизни. Надо кому-то быть и адъютантом, верно? Нет, нет, я с большим уважением отношусь к тому, что вы — неважно на каком посту — были в рядах армии Его Величества в те годы, когда на карту было поставлено будущее нашей страны. Когда нужно было обуздать этого сумасшедшего корсиканца, вознамерившегося взять власть над всей Европой!
Они уже подошли к дверям ложи и остановились, заглянув в глаза Равенворта, Элли была поражена их выражением. Он смотрел на нее так, словно услышал нечто долгожданное.
— Вы только что сказали самые добрые слова, которые мне только доводилось слышать в Лондоне за последние три года, — сказал Равенворт. — И я бесконечно благодарен вам за них.
Они снова посмотрели друг на друга, при этом каждый из них находился в некотором замешательстве. В тишине послышались звуки оркестра — негромко, издалека. Глаза Элли затуманились, словно заглянули куда-то далеко-далеко, она мягко улыбнулась.
— Знаете, мы с папой каждый день вместе читали «Таймс» — от корки до корки. Мы не могли оторваться от газетных листов. По ним мы следили за каждым сражением — от Коруньи до Альбуэрты и Саламанки. — Она вздохнула, покрутила в руках веер и опустила глаза. — Я очень жалею, что папа не дожил до конца войны и не узнал о Ватерлоо.
Мимо них пронеслась буйная стайка юнцов. Они летели вперед не разбирая дороги, и Равенворт вынужден был прижать Элли к стене своим телом, пропуская их.
Убедившись, что с Элли все в порядке, он выпрямился и гневно закричал им вслед:
— Эй, любезные, погодите!
Юнцы остановились, растерянно захлопали ресницами и принялись что-то бормотать в свое оправдание. Равенворт выслушал их и отпустил коротким кивком головы.
Элли плавным движением поправила прическу и отметила про себя, что этот инцидент нисколько не огорчил ее. Напротив, ей было отчего-то даже приятно стоять вот так возле стены, слегка прижатой сильным мужским телом. Нет, положительно, ей не хотелось, чтобы эта история так быстро закончилась! И она продолжила свой рассказ:
— В течение нескольких лет мы с папой переживали все детали каждой кампании. Герои этих битв становились для нас близкими и дорогими людьми.