Я верный слуга твой, государь, склонил голову князь.
Верю тебе, князь и боярин! сказал Борис, хотя не верил ему совсем.
Шуйский также понял истинные мысли Бориса Годунова.
«Юлит! Не верит, но обидные слова молвить страшится. Чует, что помереть может. И как тогда его сыну быть? Надеется, что поддержат его бояре».
Царь продолжил:
Станешь верным для нового царя Федора быть тебе, князь, в великом почете.
Я верный твой слуга, государь и для сына твоего опорой стану среди бояр.
Хорошо, князь. Помни свое слово. А покуда иди. Я хочу остаться один.
Шуйский поклонился и вышел из царских покоев
***
Когда князь покинул покои царя, к Годунову пришел оружничий Семен Клешнин.
Государь!
Семен? Это ты? Я звал тебя?
Я принес новости, государь.
Тяжко мне, Семен. Нет людей верных. Все изменить готовы.
Не все, государь.
Ты о себе, Семен? Тебе одному и могу верить. Хотя и тебе не могу.
Зачем обижаешь своего слугу, государь?
Помню и я так говорил царю Ивану. Так же сказал. Он же ответил, что никому веры нельзя давать. И прав был Грозный царь. Ныне мне понятно сие. Но оставим это, Семен. С чем пришел?
Есть новости, государь!
Новости? спросил царь. О самозванце?
О нем, государь!
Говори!
Царь опустился в кресло. Голова болела, и в висках стучали молотки.
Тебе плохо, государь? спросил Клешнин. Лекаря?
Потом! отмахнулся Годунов. Говори с чем пришел?
Самозванец готовится выступать! Его полки пойдут на нас!
Что? И сколь воинства у самозванца?
Больше двух тысяч, государь.
Всего? Твои донесения о численности войск самозваного князя не расходятся с донесениями Шуйского. Но скажи мне, Клешнин, как можно выступать в большой поход без артиллерии и с такими малыми силами? На его пути десятки крепостей и моя армия в 50 тысяч воинов!
Но на его пути множество охваченных мятежными настроениями местностей. В пограничных острогах несут службу сосланные туда стрельцы. Они там отбывают наказание, государь!
И что с того?
Ты меня не услышал, государь. Это опальные стрельцы. Ты на них свой гнев положил и сослал службу править на окраинах. Они свои промыслы кинули, женок да деток покинули и поехали на границы.
Думаешь, не станут они за меня?
Как знать, мой государь! Как знать. Но многие смуты там зародиться могут. В том слово мое даю.
И что делать?
Клешнин напомнил царю о том, что в стане самозванца есть его человек.
Надобно моего человека задействовать, государь.
Того самого? спросил царь.
Того, государь. И пусть он самозванцу жизни укоротит!
Сможет ли? Дело непростое! Сведения передавать это одно, а иное смертоубийство.
За непростое дело ему и заплачено будет, государь.
Но нынче при самозванце хорошая охрана. Что сможет сделать твой человек? спросил Годунов.
Коли подумает, то сделает! Надобно того ростригу жизни лишить. Пока не поздно.
С этим царь Борис Федорович был согласен.
Пусть будет так. Посылай гонца.
Сделаю, государь.
Но человека найди верного. Чтобы коли попадется, молчал.
Найду, государь.
И письма не посылай. Только на словах пусть все обскажет.
Все сделаю, как прикажешь, государь.
Клешнин поклонился царю. Годунов доверял ему. Этот пока будет верен. По меньшей мере, до тех пор, пока он, царь, жив.
Что с нами стало, Семен? Ранее думали мы с тобой как кровь царскую извести. Подлинного царевича жизни лишить. А ныне? Самозванца голову хотим.
Клешнин побледнел. Он не любил вспоминать прошлого.
Чего лицом потемнел? строго спросил царь. Али жалеешь о том, что свершили?
Как можно, государь? Тогда так надобно было.
Это ведь ты тогда все обставил как надобно. Никто не хотел в царской крови мараться. Мой собственный дядя испугался. А ты нет.
Клешнин побледнел еще больше:
Не я убил царевича, государь.
Нет. Но послал дьяка Битяговского ты, Семен. А тот дьяк был чистый разбойник. Такая рожа ночью приснится онеметь можно было.
Он за свои дела и поплатился, государь. Толпа убила его в Угличе.
Но толпа обвиняла во всем меня. Ты не забыл, Семен?
Клешнин подумал про себя:
«Дак ты и велел пролить царскую кровь, Борис Федорович. В том люди московские не ошиблись».
Чего молчишь? Язык отсох? строго спросил царь.
Клешнин смиренно ответил: