ползаете?
В бледном отблеске расцвеченного ракетами неба он увидел у стены траншеи скорчившуюся фигуру Ремешкова. Охватив руками голову, он глядел на Новикова опустошенными, рыскающими глазами, и это выражение успокоило Новикова, - раненые смотрели иначе.
- Крови нет? - спросил он и добавил насмешливо: - Еще до передовой не дошли, а вы... Как воевать будете? Ну, пошли, берите провод.
Ремешков поднес к глазам белые ладони и, странно всхлипнув, пробормотал облегченно:
- Взрывной волной меня...
- Не взрывной волной, а страхом.
Новиков пошел вперед, продвигаясь по ходу сообщения к орудиям.
В трех шагах от землянки Овчинникова почти натолкнулся на высокую человеческую фигуру, стоявшую в рост.
- Кто тут? Эй! - с угрозой рявкнул в лицо человек, и автомат тупо уперся Новикову в грудь. По голосу узнал часового первого орудия Порохонько; отведя рукой ствол автомата, сказал:
- Свои. Близко подпускаете! - И, сразу же заметив возле Порохонько освещенную слабым заревом тонкую фигуру Лены (стояла неподвижно, прислонясь спиной к траншее), спросил ненужно: - И вы тут? Вы же к разведчикам хотели идти?
- Хотела... - неохотно ответила она и спросила с вызовом: - А вы откуда знаете?
Новикову стало жарко, не рассчитал неожиданности вопроса и, увидев в больших вопросительных глазах на близком ее лице горячие отблески ракет, повернулся к Порохонько, хмурясь:
- Орудия целы?
Порохонько, как бы поняв все, лениво поскреб темнеющую щетину на узком подбородке, непонятно хихикнул.
- Ось кладет, ось кладет снаряды, як пишет... И кидает и кидает, сказывся чи що, фриц треклятый! А орудия дышат. Куда же вы, товарищ капитан?
Не ответив, Новиков двинулся дальше по траншее, однако Ремешков, поправляя на спине вещмешок, выкрикнул глуховато:
- Фрицам в зубы, куда еще!.. - И голос его покрыло разрывом; дым застлал зарево.
Он нырнул головой в траншею, побежал, горбато согнувшись.
- Товарищ капитан! - безразличным голосом окликнула Лена. - Подождите.
Он приостановился.
- Я с вами на передовую, - сказала она, подойдя. - Мне нечего здесь делать. Видите, что там? А я ведь в разведке привыкла к передовой.
- Привыкли?
И это напоминание о разведке, о той непонятной легкой жизни Лены в полку вновь ревниво толкнуло Новикова на грубость.
- Что вы мешаетесь тут, товарищ санинструктор, со своими дамскими штучками! - сказал он, хотя сам не мог вложить точного понятия в эти "дамские штучки". - Что, спрашивается, я теряю тут с вами время?
А она будто вздрогнула, как-то некрасиво искривив рот, сказала страстно и тихо:
- Может быть, солдаты вас любят, товарищ капитан, может быть. А я вас терпеть не могу! Терпеть не могу! Другое бы сказала, да Ремешков здесь!..
- Спасибо, - произнес он, силясь говорить вежливо. - А я думал, что сейчас можно не терпеть только немцев.
И по тому, что она говорила с ним грубо и он увидел ее ставшее некрасивым лицо, Новиков понял, что никакие другие отношения, кроме уставных, не могут связывать их, и почувствовал какое-то тоскливое облегчение, похожее на медленно проходящую боль.
2
Весь центр этого польского города с тяжелой готической высотой костела, прочно стоявшего среди каменной площади, на которой возле железной ограды чернели мертво обуглившиеся немецкие танки, и пустынные улицы, поблескивающие красными черепичными кровлями, наглухо опущенными металлическими жалюзи, с тенями обнаженных осенних садов за заборами, каменными мостовыми - все было залито недалеким заревом, встававшим над западной окраиной.
Врезаясь в зарево, искрами рассыпались над крышами очереди пуль, частый, взахлеб, треск пулеметов не заглушал тонкого шитья автоматов, тявкающего звона мин.