Аптекарь неожиданно разозлился. И так сегодняшнее утро не обещало ничего хорошего, а тут еще Он шагнул ближе и приподнял мальчишку за шиворот. Тот не сопротивлялся, да и вообще был совсем легким, словно ребенок.
Пошел вон отсюда! У меня дел по горло
Викентия прервали. Внизу кто-то нервно теребил дверной колокольчик, требуя открыть аптеку. Под окнами скрипели колеса, заржала испуганно лошадь, ругались два подвыпивших матроса, а продавец мороженого заорал: «Кому фиалковое? А вот кому фиалковое? Последние шарики!».
Обычный, в общем-то, гвалт, но как он помешал сейчас вдумчивой беседе, по итогам которой маленького оборванца неплохо было сдать стражникам. Пара недель в местной тюрьме за бродяжничество и обман, потом высылка куда подальше.
В довершение ко всему вдалеке часто-часто зазвенел трамвай, прогоняя зазевавшегося прохожего с рельсов. Сумасшедший дом на колесах.
Мастер Викентий! Хозяин ждет, выходите! заорал снизу грубый голос. К девяти часам обязали быть.
Аптекарь отпустил мальчишку. Тот несуетливо встал, вовсе не обидевшись и уж тем более не испугавшись смены настроения хозяина дома. Снова улыбнулся и вышел из комнаты. Сумка так и болталась на плече, босые ноги шлепали по начищенному служанкой полу.
Викентий вздохнул и выкинул все из головы.
Были дела, были. И они действительно поважнее маленького мошенника: аптекаря ожидал глава купеческой гильдии. Именно его слуга и ревел внизу пропитым басом. А предводителю всех торговцев Порт-Аскольда, почтенному Крадобору, от Викентия требовался один страшноватый обряд. И деваться некуда: лучше поссориться со всем городом, чем с одним главой гильдии. Дешевле выйдет.
Все дело было в зависти. Крадобору шел шестой десяток, его уже взрослые дети подобно щупальцам осьминога расползлись по всей стране, везде делая неплохие деньги. Нет числа разоренным купцам, бывшим конкурентам, нет жалости и сочувствия как и научил их отец. Уж наживаться на чужих бедах он умел.
Да выходи уже, клистирная трубка! взревел внизу слуга. Почтенный ждать не любит!
И вот теперь на старости лет этот жирный паук решил жениться. Мало ему трех преждевременно умерших жен: люди поговаривали, что он нещадно колотил их там, за высоким забором своего дворца на окраине, рядом со складами и собственной пристанью. Мало денег. Мало власти. Крадобор, которого и называть-то почтенным было противно, решил отобрать жену у императорского посланника. Однако, не все было просто: золота у графа завались, силой через две полуроты стражи и личный отряд охраны бандитам Крадобора не пройти, поэтому
Ну да. Магия. Темная, как сердце самого купца, которой в должной мере владел в окрестностях Порт-Аскольда только аптекарь. На свою беду, конечно, потому как изучение этого непростого ремесла затевалось не в столь гнусных целях.
А потом, когда граф умрет неведомо от чего, купец своего не упустит.
Марта, буду к обеду. Феликс Нет-нет, сиди, я поеду на повозке Крадобора. Вон кучер колотится, морда бородатая. Заложишь после обеда, съездим к Лейшницу, я приглашен на раут.
Он спустился вниз, подхватил собранный еще с вечера саквояж, решительно выдохнул и вышел под палящее солнца, с порога наорав на грубого слугу купца. Тому было плевать, лишь бы выполнить задание почтенного хозяина вовремя.
Ехали долго. Улицы Порт-Аскольда и сами по себе узкие, а еще пешеходы, торговые палатки в самых неожиданных местах, другие повозки, новомодные трамваи, велосипедисты и редкие всадники. Шум. Гам. Смесь звуков, запахов, соленого ветра с близкого моря и чисто южной суеты, когда ни слова тихо, ни жеста без того, чтобы толкнуть соседа.
Па-а-астаранись! взревывал бородатый слуга Крадобора. Вытирал рукавом потное красное лицо, фыркал лошадям, иногда нахлестывал их вожжами. Куда лезешь, зар-раза, пошел вон!
Они миновали центр, широкую торговую площадь, свернули у ажурного дворца наместника, где и жили ничего не подозревающие граф с графиней. Флаги на башнях, верхушки деревьев, равнодушные лица стражников у стены. Копыта лошадей цокали уже по выложенной крупными камнями набережной, повозку подбрасывало на них, но Викентию было не до того. Даже на море, бескрайнее, спокойное, зеленовато-голубое, он не обращал внимания, хотя всегда любил этот простор и эту нечеловеческую красоту.
Он вообще любил тишину. Красоту. Маленькие достижения, изобретение новых лекарств и постижение бесконечной в своей глубине магии.