Прогорел.
Почему ты так решила?
А видишь вон ту рослую мулатку Ну ту, что сейчас гладит по бедру престарелого ковбоя? Так вот, раньше она щекотала плешь толстяка.
И что с того?
Как что? Это индикатор удачливости. От бедра вверх Лысина была его последним шансом.
Что ни говори, а женщины мудрее.
* * *
Столовая, куда мы заходим на завтрак, увешана рекламой выставки, проходящей этажом выше. Называется эта выставка «Бодис эксгибишион». Или попросту выставка трупов. Человек, развесивший рекламные фото, не лишён логики.
Над столом с жареным беконом, сосисками и яичницей водружён аппетитно-алый труп бегуна с разлетающимися ошмётками свежепрепарированной плоти.
Над блинчиками, бельгийскими вафлями и гренками бодро вышагивает жмурик с развевающимся по ветру плащом из собственной кожи.
Ну и десертный стол представлен гирляндами розовых кишок с голубенькими вкраплениями репродуктивных органов.
С чего начнём? осматриваюсь я. С мясца или сразу к десерту?
Жена задумчива.
Может, хочешь жареных яиц? киваю я в сторону бегуна. Или пареных? тычу в десерт.
Супруга натужно сглатывает.
Ну тогда, может, гангренозных аппендиксов, что так поразительно напоминают сосиски, а? Или вон ту аппетитную брыжейку с кленовым сиропом? Кстати, в миске с яблоками я видел отличное глазное
Давай не будем портить друг другу аппетит, просит жена сдержанно.
И я, разумеется, соглашаюсь:
Давай. Сейчас только наскребу себе эпидермиса, и давай.
Однако аппетит нам всё-таки портят.
В понятии среднего американца тарелка предбанник желудка, а потому пища туда сваливается скопом. Беконы валятся в вафли, салат в чипсы, яичница на гренки. Затем вся эта съестная кутерьма заливается густым сиропом: шоколадным или кленовым Видеть такое настоящее испытание.
Что-то я, кажется, уже не голоден, говорю жене, прослеживая воображаемую пищеварительную цепь от тарелки вглубь и наружу.
Признаться, я тоже
В итоге мы ограничиваемся ягодами, призванными украшать многочисленные блюда в этом кулинарном аду.
Обходим прилавки, старательно выуживая чернику, землянику, малину, и работницы пищеблока недобро на нас косятся.
Чего они вылупились?
Это их работа.
Мы тут целый доллар проиграли, они что, этого не понимают?.. Ай эм банкрот!
И работницы немедленно отворачиваются.
Всё-таки это очень мощная фраза, и она тут, судя по всему, в почёте.
Ну а как вам местные атлеты? улыбается гид, встреченный нами на выходе из столовой.
О-о! Они великолепны! восклицаю я, вспомнив вчерашний слёт трансвеститов. Чешуя блёсток! Разрезы по бедру аж до подмышек Слушайте, интересно, это они сами вышивают? Просто поразительно! Надо срочно записаться в подмастерья к какому-нибудь кутюрье
Гид нерешительно посмеивается.
А какие парики! продолжаю шутить я. Я вот тоже подумываю прикупить себе парочку. И чулочки непременно в сеточку.
Улыбка сползает с моего визави окончательно.
Вы представляете меня на каблуках? щекочу я его игриво. Кстати, как вы находите мои икры, не слишком?..
Повернувшись спиной, я кокетливо прогибаюсь, и наш собеседник закашливается.
Сори, переходит он вдруг на английский.
И исчезает.
Вот чудак! смотрю ему вслед. Сам же спросил
Он имел в виду аутлеты, поясняет мне моя лингвистически подкованная жена. Магазины такие.
* * *
Эпилептикам аутлеты запрещены категорически, ибо от пестроты тряпья и людского мелькания приступ там может случиться каждую секунду.
Взгляни на эти цены! кидается жена от нижнего белья к верхнему, от детского к взрослому. Они же просто смешны!
Это в долларах, напоминаю ей я. Надо умножать!
Кто сказал?! хихикает она истерически.
Пифагор.
Плевала я на Пифагора! Тоже мне, авторитет.
И действительно, тут о нём не слыхали.
В магазине электроники нас обслуживает вертлявая девица, дующая жвачку, как стеклодув в Гусь-Хрустальном.
Мне нужен фотоаппарат. Камера! говорю я ей.
И продавщица, лопнув розовый пузырь, переспрашивает: