Крышка всё-таки поддаётся, но под ней оказывается всего лишь вода холодная, тёмная, она отражает ТАКОЕ, от чего теперь ни вздохнуть, ни сдохнуть. Мужчина гладит воду ладонью, она в ответ переливается и журчит.
Куда вода, туда и беда. чуть ли не криком шепчет он. Чёрные волны разбегаются от прикосновения его пальцев, словно подавленные тарантулы. Я вдруг чувствую облитым себя с ног до головы этим ужасным сном. Отчётливо пахнет вечностью.
Дверь кабинета, в который мы поднимаемся вместе с Кадаверином, потеряла снаружи свой забывчивый запах. Белизна его стен соседствует с мыслями, как минимум, о приближении скальпеля, или чего-нибудь ненамного острей.
Всё ещё проводишь безуспешный сбор зернышек информации в свои дырявые ладони? Думаешь, кто из нас пригоден к этому проекту живой воды, благодаря которому корочка снов расцарапывает подушечный мякиш? Тебе стоит поторопиться, пока остальные не поделили эту клинику на чёт и нечет.
Эти героические попытки набивать зернами, отбивая ладони, вспоротые серпами жизнелюбия мягкие животы, освобожденные от внутренностей стыда и непроходимости совести. А помнишь, как поскальзывался на кем-то брошенных словах, в кровь разбивал губы? Думал, думал, забывал, не переживал, не пережевывал, глотал, не жуя; знал, наступит миг, раздавит враз и картонная черепная коробка разорвется, взорвется под напором мыслей, идей и образов:
«О эти мысли, они не дают мне! Они не дают мне спать! Они не дают мне жить! Жить как все!»
Ты роешь окоп в моей груди, милый, рассуждая таким образом. По-настоящему так не делают. По-настоящему надо бы предупредить. Нет у воды никакой памяти и нет у неё никакой способности на нас как-то влиять. Прокаженной Рыбе вообще не стоит среди нас находится слишком впечатлительный, стаей мурашечной по его спине, наша задумка на спад. Но он смотрит на этот мир с оскалом победителя, и сны ему снятся ералаш, а не сны.
Боже, мой собственный сырой голос липнет ко мне как змея. Лицо Кадаверина расплывается киселем улыбки. Вот тут-то и нахлынуло! Улыбка! Так улыбались когда-то все! Что может быть страшнее этой улыбки! Как непохожее к непохожему, как минус к плюсу, его тянет к моей без ущербной открытости. Что у меня было? У меня было двести двадцать вольт стандартной доброты. Разговаривали мы то там, то здесь, бесцельно мигрировали.
Ну ладно Ты же знаешь, как я рассказываю: с первоапрельской шуткой мешая правду в сломанном блендере Смотрю в окно, но вижу сны. Как ты объяснишь то, что наша вода не имеет никакой температуры? Сочится сквозь руки, не задевая ни единого рецептора Она особенная. Хочешь, я тебе докажу?
В голосе Кадаверина появились металлические вкрапления, слова с пустым гулким звоном падали у его ног. Кажется, его потянуло на что-то озорное. Примитивненький спор, но зато с огоньком. Красный цвет, как у людей, в комнате светлым-светло от расхристанных идей, от разящих хлоркой слов. И я, как палач умел сдёрнуть с лица любую улыбку. Кадаверин налил себе воды из крана в стакан и одним махом его опорожнил. Я успел лишь заметить, за секунды до, что вода почернела и сердце от этого так странно и тревожно запнулось. И тут меня как бумерангом ударило рассеянной улыбкой Кадаверина. Как заклинание, он сказал лишь одно слово:
Проснись.
И я открыл глаза, снова оказываясь в своей койке, в сомнологическом санатории. Образ Кадаверина всё ещё никак не оставлял меня он хранился где-то в сердцебиенье это ряжено-выжженный доктор.
Начнём сначала. Меня зовут Смоль.
День назад я почувствовал, что мир вокруг будто пустеет и начал сам себе придумывать собеседников. Я говорил с рукой, на которую была надета перчатка и пришиты пуговицы вместо глаз: она рассказала мне о том, что место, в котором я нахожусь это самый настоящий составной дом. Мозаика. Если я пририсую к нему на бумаге какой-нибудь этаж, то этот этаж взаправду будет существовать надо мной, пока существует я. Испытывая настоящую привязанность к карандашу, я действительно немедленно пририсовал к сомнологическому санаторию десяток дверей, идущих подряд, даже без какой-либо комнаты, чтобы услышать как сквозь эти двери громыхает больничная каталка. А если сделать эти двери закручивающимися вокруг своей оси, как в каком-нибудь торговом центре, то история выходила вдвойне увлекательной. Если есть коробка из-под холодильника, то дом это коробка из под людей.