Да так, там нет ничего особенного.
Она принюхивается, и я задаюсь вопросом, что она чувствует. Я все еще пахну как человек, несмотря на то что стала фейри? Чувствует ли она, что от меня пахнет дворцом? Органы чувств работают безупречно, но за те короткие часы, что я провела в этом трансформированном теле, я обнаружила, что обостренное восприятие каждого звука, образа и запаха меня отвлекает. Все это слишком ошеломляет, чтобы приносить хоть какую-то пользу.
Ребенок бесшумно возвращается в комнату. Трактирщица берет у него миску с тушеным мясом и тарелку с хлебом и ставит их передо мной.
Пока ты не доставляешь мне неприятностей, мне ничего не нужно знать. Иногда так даже лучше. Она наклоняет голову, чтобы поймать мой взгляд. Понимаешь?
Я замираю, почти поднеся ко рту первую ложку тушеного мяса. Что, по ее мнению, она знает обо мне?
Конечно.
Она резко кивает, затем идет вдоль стойки, чтобы помочь другому клиенту.
Я с трудом могу сидеть, но заставляю себя есть тушёное мясо. Даже с учётом того, что я много проехала верхом, я не должна была так устать. Но я совершенно вымотана. Было бы очень заманчиво сразу же, без ужина, отправиться к себе, забраться под одеяло и погрузиться в сон. Но я знаю, что для того, что меня ждёт, мне понадобятся силы.
А что именно меня ждёт?
Я заставляю себя выбросить этот вопрос из головы. Я не знаю, куда направляюсь и что буду делать. Мне нужно быть подальше от дворца подальше от Себастьяна. Думать об остальном я сейчас не могу. Не могу думать о том, насколько я не готова быть одной в этой незнакомой стране. И уж точно не могу думать, что эти заостренные уши и недавно дарованное бессмертие означают, что я никогда не смогу поехать домой.
Что никогда не вернусь в Элору.
Никогда не смогу навестить сестру.
К стойке неторопливо подходит грузный орк. Он садится рядом со мной. Он выше шести футов ростом, с плоским носом, черными глазами-бусинками и двумя большими нижними зубами, которые загибаются по обе стороны верхней губы. Как и все орки, он массивный и мускулистый, и просто сидя рядом с ним, я уже чувствую себя маленькой и хрупкой. Я опускаю голову, надеясь, что он меня не заметит. Час назад я столкнулась с одним из его сородичей и сейчас совсем не заинтересована в том, чтобы привлекать внимание этого орка.
Эля? спрашивает трактирщица, и ее поджатые губы вызывают у него улыбку.
Да. И поесть. Ну и денек.
Она дергает за ручку крана и наливает ему напиток.
Правда?
К нечистым вернулись силы.
Нечистым?
Трактирщица смеется.
Скажешь тоже.
Нет, качает головой он. Это правда.
Она пожимает плечами.
Если это значит, что ты снова сможешь причинять им вред, тебя это только порадует. Судя по ее тону, она так ему и не поверила.
Я не вру. Ночью в лагере для детей творился кромешный ад. Мелкие ублюдки убили десять моих людей, прежде чем мы поняли, что происходит. Мы восемнадцать часов ждали партию инъекций.
Трактирщица вздрагивает.
Не представляю, как можно вводить кому-то этот токсин.
Легко. Он изображает, как нажимает на поршень шприца.
Она качает головой.
Мне вводили его во время войны, а я помню, каково это, до сих пор. Тогда мне казалось, что я умерла.
Когда Джалек был пленником в Золотом дворце, ему делали инъекции, которые блокировали его магию. Они об этом говорят? Это вещество и детям вводят?
Когда трактирщица поворачивается ко мне и выгибает бровь, я понимаю, что пялюсь на нее. Я снова опускаю голову.
Я бы их убивал, говорит орк, но приказ есть приказ. Она хочет, чтобы мелкие ублюдки были живы.
Дети.
Он говорит о детях Неблагих в ее лагерях.
Все внутри меня закипает от ярости. Ненавижу их всех. Фейри лжецы и манипуляторы. Если бы не их жестокость и политические интриги, сейчас я была бы дома с Джас, а не здесь. Я не была бы одна, у меня была бы какая-то цель. Вместо этого мое сердце разбито и я застряла в этом новом бессмертном теле, о котором никогда не просила.
Но дети? Хоть это и дети фейри, они ни в чем не виноваты. Их отняли у родителей и отправили в лагеря и все почему? Потому что два двора бесконечно борются за власть, пытаясь увеличить то, что и так было слишком большим. Это просто отвратительно.
Меня никогда не лишали свободы, но все свое детство я была связана несправедливым контрактом с кабальными условиями. Я не понаслышке знаю, каково быть сиротой. Знаю, каково это, когда у тебя крадут возможность выбора те, кто обладает настолько огромной властью, что их обуревает жажда еще большей наживы.