Но ведь просто цепочка не может Вас перенести в то время, как и Установка для перемещений не отправляет назад? нахмурилась Алла.
Это взаимодействует системно, вместе. И никак иначе. Снова жестикулируя, вступил в разговор Анатолий Романович, надел цепочку или взял старинный предмет нужного года создания и зашел в Установку. А поскольку в ней абсолютно «чисто», то и единственное поле от цепочки начинает стремиться в свой временной отрезок. Предмету не мешают никакие силы, чтобы его притянуло энергетическое поле своего места и времени, когда оно было создано. А вместе с ним перемещается и человек. И именно ношение этого предмета на теле держит в том времени, куда Вы переместились.
В своих интервью, Анатолий Романович, настолько подробно об этом Вы не рассказывали, заметила Алла.
Такое объяснение «на пальцах» не составляет особой тайны, пожал плечами профессор, общая информация известна во всех кругах, а вот специфические нюансы, чертежи и протоколы защищены грифом «Секретно» и патентами.
Ясно. То есть Вам, снова переключилась девушка на Елизавету, нельзя было снимать эту цепочку в 14 веке?
Нельзя ни в коем случае, иначе меня бы вернуло обратно, кивнула Елизавета, но это даже удобно в случае опасности.
И вдруг Алла прищурилась и спросила:
А почему российские ученые не выбрали Россию в качестве поля для исследований? Вы же сказали, что Министерство интересует только история и культура.
Анатолий Романович невольно отвел взгляд и втянул воздух:
Если быть честным до конца, то объяснений сверху я не добился. А ведь я рассчитывал, что мое изобретение будет полезным для углубленного изучения истории нашей страны, а не какой-нибудь другой
Алла, сказала Елизавета и немного покусала губы, подбирая слова, думаю, здесь сыграло роль опасение со стороны руководства относительно влияния перемещений во времени на государственность, историю и прочее.
Ага, разулыбалась девушка, в общем, пока опыта мало, то экспериментируем на «чужом» поле, так?
Елизавета не подтвердила и не опровергла ее догадку, лишь иронично посмотрела ей в глаза, профессор тоже молчал.
В итоге, предприняв все известные методы защиты, меня перенесли в 1343 год, откинулась Елизавета на спинку кресла. Мне было сложно адаптироваться в чужой стране и в другом времени. Современный английский язык практически ничем не мог помочь мне в общении с людьми Средневековья. Первое время меня «приютили» в монастыре, посчитав иноземкой. Я и подумать не могла, что такое получасовое дело, как выбор ракурса и фотографирование фресок в нужной зале монастыря, окажется настолько сложным и долгим. Там, как и в любом монастыре, был крайне жесткий график утром, когда зала была хорошо освещена, и все наилучшим образом подходило для выполнения моего дела я была окружена десятками монахинь во время чтения молитв, а потому, делать что-то другое было просто невозможным. Шерстяная ткань, из которой было сшито мое платье, натирало руки и шею, а грубый пояс оставлял следы под ребрами даже сквозь одежду. От всего этого я расчесывала свою кожу до крови, добавлялись к этому еще и клопы. Изо дня в день я испытывала отчаяние, еще большее, чем вчера. Все должно было исполниться просто и быстро, а совсем не так, как выходило. Спустя неделю я потеряла сознание во время вечерней молитвы от истощения и недосыпания. И это очень не понравилось настоятельнице монастыря, она сказала, что я слишком изнежена и избалована, хотя для своего века я была достаточно крепкой и физически развитой сказывались студенческие спортивные соревнования и экспедиции по тайге.
Сначала я никак не могла привыкнуть к здешнему порядку вставать с рассветом, часов в пять, а отходить ко сну к восьми девяти вечера в зависимости от времени года. Так было заведено еще с давних времен. Но такой распорядок дня был наиболее приемлемым для времени, когда еще не было электричества, и это позволяло экономить дрова, свечи и лучины.
Алла перебила Елизавету:
А сколько лет было другим девушкам в монастыре?
От 12 и до бесконечности, улыбнулась Лиза, те времена были очень опасными, а стены монастыря хоть как-то защищали, поэтому многие девочки, осиротев, попадали сюда и не стремились вернуться к мирской жизни, просто потому, что многим было некуда деваться. Не все становились монахинями из любви к Господу.