В надежде на скорое свидание с мужем и детьми Мэри предаётся мечтаниям о том, как и где это может произойти: "Ты обещал мне прислать их через три месяца, и вот прошло уже два. Погода превосходная, похоже, в мае будет очень солнечно, давайте будем загорать. Рейн такой красивый, я вижу его из своих окон Можем остаться здесь или отправиться с малышами в Шварцвальд. Говорят, там очень хорошо жить, и воздух такой приятный. В Хёксте ужасно вокруг фабрики, и воздух такой тяжёлый, такой нездоровый". Однако время бежит, и надежда тает. Поэтому в середине апреля тон её послания уже становится похож на крик отчаяния: "Дорогой мой милый Ника, вчера была здесь M-elle Schell, и меня как громом поразило известие о продаже Терпилиц. Ты, может быть, не поверишь, но это известие так меня опечалило, что я хожу, как во сне, плачу всё время, и так мне тяжело, что и сказать не могу! Ника, подумай о детях, не продавай нашего милого, старого гнезда, где мы оба провели столько счастливых часов, где родились наши дети, где каждый уголок так мил! Вспомни всю нашу жизнь, Ника дорогой, не продавай Терпилиц, я умоляю тебя! Я знаю и помню, как ты всегда говорил, что ты так любишь это имение, почти так же, как меня и детей, и что тебя убьёт этот удар, если придётся из имения выезжать навсегда! Так и меня теперь эта мысль так гнетёт, так мне тяжело, что без горьких слёз я не могу думать об этом! Я думаю о тебе день и ночь, люблю тебя и скучаю по тебе. Ника мой, скоро наступит праздник Святой Пасхи, все его проводят счастливо, в семейном кругу! Только мы с тобой в тяжёлой разлуке! Вспомни обо мне в эту Великую ночь, когда Христос воскрес из мёртвых, вспомни, что я одна здесь мучаюсь и раскаиваюсь; согрешила я перед тобой, мой дорогой, но я скорблю и сожалею о своём поступке и умоляю тебя, со слезами, ради детей, прости меня! Прости меня, отдай мне детей и не бросай меня, Ника дорогой мой (и Врангель снова подчёркивает красным карандашом отрывки последних двух предложений А.Б.-С.)". Есть и другое её послание, прямо перед самым разрывом: "И всё-таки на душе такая тоска по родине, по детям, ничего не мило! Неужели мне ещё долго надо здесь томиться? Ника, прости меня, прости меня, ради детей, ради тех 12 лет, что я прожила с тобой! Я всё надеюсь, что увижу тебя, что ты сам привезёшь ко мне наших детей. Я не могу больше жить здесь одна, без семьи, оставленная всеми! Какая бы я ни была, но ты не можешь никогда мне бросить этот камень, что я была плохой матерью".
Однако, несмотря на многочисленные раздумья, подтверждаемые карандашными подчёркиваниями, Врангель остаётся непреклонным и в начале июня 1907-го года пишет своей сестре Ольге фон Ланге, находящейся тогда, так же как и Мэри, в Германии, следующее: "Зная доброту Твоего сердца и спокойное, беспристрастное отношение к вопросам жизни, обращаюсь к Тебе с просьбой сделать жене моей (с ведома её родителей) следующее предложение в надежде, что она выслушает Тебя спокойно и отнесётся без предубеждения к Тебе, от которой она кроме любви и участия ничего не видала.
Грустные события последней осени, известные тебе, не нуждаются в освещении. Всё происшедшее тогда побудило родителей моей жены, в согласии со мною, удалить её немедленно в Rheinau. Проведённое затем обстоятельное расследование длинным рядом совершенно неопровержимых и определённых свидетельских показаний (запись коих я препровождаю тебе для сведения) установило факт многократного нарушения женой моей супружеской верности. После долгих мучительных дум, обнаруженное этим расследованием поведение моей жены привело меня к заключению, что совместная жизнь наша, возвращение её когда-либо под мой кров стали совершенно немыслимы. Полагаю, что, по спокойном размышлении, она сама поймёт это. Из такого положения единственным выходом является развод
Осуждать здесь образ действий моей жены я нисколько не желаю; возвращение к выяснению тех или других бывших событий считаю совершенно излишним и посему решительно отклоняю всякие с нею объяснения о минувшем. Итак, единственным выходом из созданного женой моей положения является законный развод. Но развод этот может состояться двояким путём:
1) При согласии моей жены, при признании ею нарушения верности и подписи ею нужных документов, заготовленных поверенным, развод сводится к чисто формальной, весьма несложной и непродолжительной процедуре. Устраняется необходимость в приведении многочисленных свидетелей и в подробном, длинном и тяжёлом судебном разбирательстве. Дело кончится быстро и без огласки, и никто, кроме отцов Консистории, об истинных причинах развода знать не будет. Свету же всё может быть объяснено несходством характеров, нервной болезнью и т. п. причинами, не позорящими никого.