Церковь Святого Николая Чудотворца стояла на этой земле с незапамятных времен: для большинства жителей села любое время раньше середины прошлого века было незапамятным, но отец Дмитрий говорил, что кирпичные руины, из которых его усилиями была заново возведена церковь, датировались веком шестнадцатым.
Святой Николай, думал Колька, чудотворец и покровитель моряков и путешественников, йошкин кот, дорогой святой, ты прости, я в сердцах, но как же мне сейчас нужна твоя помощь!
Он побежал к любимому изображению в нише на стене церкви.
Еще до Колькиного рождения в Вейск приезжали по приглашению отца Дмитрия столичные реставраторы. Они-то и восстановили эти смешные, почти мультяшные в своей трогательности барельефы. Один из них изображал чудотворца: «С В М И К О Л А», поясняли архаичные церковнославянские буквы. Святой Николай виделся скульптору круглолицым румяным дедушкой с поднятыми вверх бровками. Дедушка держал небольшой парусник, на палубе которого с воздетыми вверх руками суетились крошечные человечки. Правая рука святого с двумя вытянутыми пальцами перстами, вспомнил Колька, по-церковному это называется двоеперстие, покровительственно накрывала кораблик.
Кольке захотелось быть на той палубе: пусть кругом гром и молнии, пусть шторм и скрип непрочной древесины, но как хорошо знать, что тебя держит в руках такой вот дедуля и что ничего не случится ни с тобой, ни с теми, кого ты любишь.
Колька без особой надежды подергал ручку церковной двери: заперто.
Осталось проверить приходской дом, гараж и огород, хотя и без того понятно, что отец Дмитрий куда-то запропастился.
Колька потоптался на крыльце приходского дома.
Уходить не хотелось. Солнце поднялось уже высоко в небе время к десяти, в траве застрекотали кузнечики, от соседского дома повеяло дымком. У Кольки засосало под ложечкой, и он впервые за утро с вожделением подумал о лежащих дома бутербродах. Если бы отец Дмитрий оказался на месте, сейчас можно было бы отломить кусок хлеба и забраться с ногами на сундук у окошка и выговориться. Пока он говорил, уже прибежали бы мама с папой с известием о том, что Дина приехала Колька потряс головой и с досадой двинул себя в скулу кулаком. Несильно, но чувствительно: надо прекратить телячье фуфло. Это Дина так говорила, она терпеть не могла разговоры о том, что Бог-де нам поможет, надо только полагаться на него. Она фыркала: телячье, мол, фуфло эти ваши молитвы и это ваше смирение, ну, допустим, Бог есть, ему что, приятно смотреть, как ты размазней валяешься и ничего не собираешься делать сам?
Нет никакого кораблика в руках у святого, нет никакого хлебушка вприкуску с разговорами, ничего нет, и тупо пускать слюни и сопли у церковного порога.
Колька внезапно для самого себя присел на корточки и пошарил рукой под ковриком.
И тут же выпрямился и вытянулся, словно ожегся о предмет, которого коснулись пальцы. Быстро-быстро огляделся по сторонам, не видел ли кто? Вроде тихо. Почувствовал, как к ушам прилил жар: они стали, должно быть, неприятно-помидорного оттенка, как бывает, когда ему очень стыдно.
Колька видел однажды, как отец Дмитрий, собираясь поехать в соседний поселок, запер дом и оставил ключ под ковриком. Ключ лежал там и сейчас.
Ну и зачем тебе вламываться в чужой дом? спросил себя Колька, и тут же быстро ответил:
А вдруг он там внутри, вдруг болен? и нервно засмеялся.
Ага, и дверь снаружи запер, и церкву, и калитку.
Ну вдруг, упрямился внутренний голос, и вообще вдруг он оставил ну письмо какое или записку или, может, станет понятно, надолго он уехал или так, выбежал до субботнего базара. Я так, одним глазком, и сразу обратно, и вообще, он мне книжку обещался дать, которая мне поможет в разговорах и в школьных ответах.
Этот аргумент сработал. Отец Дмитрий на днях действительно пообещал дать Кольке книгу с упражнениями по развитию речи и уверенности в себе: что-то про риторику и ораторское мастерство. Колька не верил, что книга поможет, но сейчас надо было найти убедительную причину проникнуть внутрь, и причина нашлась.
Он осторожно открыл дверь ключ повернулся почти беззвучно и вошел. Здесь было темно и прохладно: толстые стены мазанки не пропускали тепло даже в летнюю жару, что и говорить про такую холодную весну, как нынешняя.
В домике было две комнаты: «зала», как важно говорил отец Дмитрий (она же кухня с печкой и длинным деревянным столом), и спальня, она же библиотека. Отец Дмитрий, бывало, шутил, что книжки рано или поздно выселят его из собственной кровати. В спальне действительно помещалась только кровать, а все три стены вокруг не считая уголка с лампадой и иконами закрывали книжные полки, даже в кровати лежали стопки книг.